Будь благословенна, земля Рязанская…. Евгений Иванов

в ответ, вышел на середину и махнул одной рукой. Надел рукавицы, поправил шлем, пряжки кожаных ремней, стягивавших его дощатчатую кольчугу. Тут же к нему подвели красивого чёрного «борзого».

      Гриден легко сел в седло, похлопал по шее коня. Его суровый взгляд внушал уверенность, ловкость и опытность.

      Рыжий, увидев хозяина, радостно заржал и бросился навстречу.

      – Ах ты, мой огнянный! – обрадовался Афоня, бросая в сторону лук и колчан со стрелами.

      Они стали нежиться при всех, забыв, что на них смотрят десятки чужих глаз. Рыжая грива коня слегка колыхалась на ветру. Афоня уткнулся в неё и глубоко вдохнул родной до боли запах верного друга.

      – Ну ладно, Рыжий, охолодись… поможе мне одолеть того воина, что так нахально глазеет на нас. Добре! – тихо говорил в ухо коню Афоня. – Послужи теперича, братец! – Он вскочил в седло, ему подали копьё с деревянным наконечником и круг-лый щит.

      Гридня тоже вооружили тем же. Протрубили трубы, и два всадника помчались друг на друга. Они неслись с такой угрожающей быстротой, что многие стоявшие поодаль люди решили отойти ещё подальше, дабы не попасть под стучащие о землю копыта.

      Фёдор Юрьевич с сыном перестали бороться и стали наблюдать за происходящим. Евпраксия тоже была вынуждена обратить свой взор на поединок.

      Афоня крепко держал в руке копьё, древко которого пыталось волнообразными движениями высвободиться на свободу. Сильнее прижав щит к подбородку и плечу, парень прижал шею и сосредоточился на нанесении удара по противнику. Но даже сквозь все эти колебания и движения он почувствовал её взгляд, пусть холодный и небрежный, пусть пустой и безразличный, главное – её глаза и разум были там, где мчался он на своём Рыжем. «Она взирает, Рыжай, на мя взирает! – закричал что есть мочи Афоня. – За княгиню Евпраксию!»

      Но никто не слышал этих криков: топот копыт, фырканье лошадей и бряцание доспехов заглушали шум борьбы всадников.

      Два всадника сшиблись с такой силой, что щиты и копья разломались в щепки, а сами оба вылетели из сёдел, с силой ударившись о землю.

      Отроки бросились к обоим. Стали подымать, вытирать от грязи и пыли, давали попить воды, вытирали убрусом лицо и шею. Афоня почувствовал резкую боль в плече и боку, но попытался подняться самостоятельно. Вдруг резкая боль в ноге заставила его упасть на руки отроков. Запылённая кольчуга, слегка помятые наручи, без шлема, курчавая русая шевелюра слегка трогалась ветерком, смелые голубые глаза и едва пробивающаяся бородка— таким запомнит его княгиня Евпраксия.

      – Смел, весьма удатлив, молодец! – восхищался великий князь Афоней. – Не испужался биться с мои лучшим тиуном!

      – Пригоже!

      – Во молодь пошла!

      – Дозволь записать сего парубка в твою самоличну охрану, великий князь! – обратился воевода к Юрию Ингваревичу.

      – Сего молодь и я не прочь забрать, отец, – вставил своё слово Фёдор Юрьевич.

      – Нет, сын мой, сей молодец и мне надобен, а ты и в своей вотчине наберёшь немало