Житейная история. Колымеевы. Андрей Антипин

на крышу опустилась голубиная стая, пошла бродить по коньку, воркуя и переваливаясь с ноги на ногу, цепляясь острыми когтями за ветхое от времени и дождей дерево.

      – Должно, какую-нибудь разнарядку сверху принесли?

      Розовогрудые вестовые не ответили. Потревоженные отрывистым стуком с гипсовой горы, они снялись с крыши и улетели на чердаки гудэповских гаражей.

      – Нет, однако что, весточки для тебя, Колымеев. Живи так – на дармовщинку…

      В огороде Упоровых взмыл к небу дымок; поджарый сосед-бурят встащил на печь закопчённое полубочье, с пустым ведром, которым носил в полубочье дождевую воду, пошёл в дом, зябко кутаясь в лёгенький для весеннего утра пиджачок.

      – О, дядя Володя!

      – Здорово, Алдар! – жал руку Палыч. – Всё в заботах?

      – А как больше, дядя Володя? Поросям жрать надо, коровам, курям надо, собака тоже исти просит… Даже мне надо, дядя Володя! – засмеялся круглым лицом. – Вот и завёл бардумагу…

      – Надо, надо. Тоже пойду щас… займусь чем-нибудь… Калитку подправлю либо другое чё…

      Он поймал себя на мысли, что минуту назад так не думал. Действительно, взять и починить забор, залатать ведро, выбросить из парника землю и заложить перегной; устав, сесть на чурбак под черёмухой и подумать о чём-нибудь давнем, от чего тепло на душе и немного кружится голова, как от выкуренной натощак махорки…

      – Сесть, пока моя не видит… Давай сядем, дядя Володя.

      Катая пальцем по колену катышек приставшей грязи, Алдар пожаловался:

      – Устал, дядя Володя! Как ишак… Нет, здоровье есть, а… Руки опускаются. Веришь – чай заварить для себя лень!

      Старик понял, тайком от старухи – в рукаве – вынес недопитую вчерашнюю чекушку.

      – На-ка, Алдар, прими! Первое – ёкко санай! – средство!

      Выпили из горлышка. Последним, жадно глотая прозрачные брызги, приложился старик.

      – Дай-ка, дядя Володя. Пару раз… Как ты это говоришь? Ёкко санай?! Это бурятское выражение? Не слышал никогда…

      Старик протянул струящийся дымом мундштук с вставленной сигаретой.

      – Дерьмо табак этот покупной! Свой буду садить нынче…

      – Но. Язык щиплет… Выписался, дядя Володя? – И, возвращая мундштук, Алдар подытожил: – Молодец!

      Из дому, разматывая резиновый шланг, вышла Тамара – костистая, белая, как снег, остриженная коротко, в больших, с толстыми стёклами очках.

      – Здравствуйте, Владимир Павлович! – Тамара не удивилась Колымееву. – Я думала, ты включил воду… Напоминать надо?! – Это Тамара добавила уже для мужа.

      Ко всем людям на свете чувствовал разное старик, но к Тамаре Упоровой не лежала душа. Уж на что характерной была его старуха, а она не обнесла бы его чекушкой в святые праздники, как делала жена Алдара. Оттого и высох бурят, что на воробьиных правах обитал в доме, разве урвёт украдкой, как сегодня вот, а больше-то и не было удачи в его судьбе.

      «Какая это жизнь? Волком завоешь…» – сопереживал старик; из огорода донёсся недовольный голос:

      – И печь прогорела! –