Житейная история. Колымеевы. Андрей Антипин

лавина, заполняя всё поднебесное пространство…

      – Болел, системы ставили, втравливали жизнь, то-другое, – осмысливал своё положение старик. – Я уж думал, скоро запущусь в небо, как спутник, буду там мигать старухам по ночам, чтоб не зарывались, не лезли на рожон…

      – Дак ворчи больше, – без понятия отзывалась старуха. – Давай возмущайся, быстро своротку сделают на старое…

      Колымеев не соглашался:

      – Не, Гутя, дело решённое! Я у них для какой-то цели назначен главным бессмертным на земле…

      – Кощеем?!

      – Но!

      – Ну да это, слушай, хорошо, Володя!

      Дом стоял на бугре, и было видно, как в огородах готовились к пахоте, сжигали кучи сухой, от лёгкого нажима вил лопавшейся ботвы, развешивали бельё… Из ограды Хорунжиев доносился рёв татарина, который купил мотоблок и вершил на своей земле немудрёные крестьянские дела. Что есть у человека своя земля, чувствовал всем сердцем Палыч. Над заборами поднимались вверх белые лебеди и уплывали в синюю даль – умирать. Но когда небесная синева слизывала остатки дыма, старик не расстраивался: сам он бесследно рассеяться не мог, недавно бывший таким же бестелесным лебедем, который дожидался последнего ветра…

      Палыч насмелел и, думая обрадовать старуху, сказал с твёрдостью:

      – Я ведь не дым, Гутя! Меня не так просто рассеять нынче! Раньше – да, другой разговор. Хоть вчерашнее утро возьми! А сейчас – баста! Прикрыли заслонку…

      – Кури – чё? – не оценила порыва Августина Павловна. – Хочешь – кури, вот тебе и дым…

16

      Каждую субботу Колымеевы ходили к Чебуновым в баню. Мылись после всех, случалось – задерживались за выпивкой…

      – Чебуны дважды уже звонили! – из сенцев буркнула старуха. Затушив самокрутку, старик поковылял в дом за бельём.

      Своей бани у Палыча не было. Кантовались с Августиной в крохотной избёнке, с оградой не оградой, но участочком земли вокруг дома – хотел рубить баню, со дня на день собирался, брус уже приобрёл. Но редакция отвалила Августине двушку с такой же маленькой оградишкой, уже на две семьи. Зато был огород, плавниками заборов уплывавший под гору. Огород сразу глянулся старику как место для постройки. Брус в скором порядке был доставлен на новое место, где и сопрел под снегом и дождём, а частью ушёл на мелкие нужды, потому что ни к чему стала баня: и лет Палычу сделалось больше, и здоровье с переездом порушилось, апрельский инфаркт – второй на его счётах…

      – Скочевали в эту квартиру – Колымеев как гвоздь проглотил! – жалилась встречным-поперечным Августина Павловна. – И я сама не своя стала… Чёрт копнул меня переехать в эту хату, будь она трижды проклята!..

      Пожалуй, из всего, что старик Колымеев мог сотворить собственными руками – а умел многое! – только баню не довелось сложить. Летом они ходили мыться к соседям – разопреть в пару, постегать друг друга веничком по пояснице – болячки замазать, но зимой чаще мылись в цинковой ванне, поливая друг другу из ковша.

* * *

      …Баня была яростная.

      Восседая