Человеческая стая. Ольга Асташенкова

шла навстречу. Настоящая, живая, не вымышленная.

      – Привет! – радостно воскликнула Поля, но Маша испуганно вздрогнула. Поля с изумлением видела, как взгляд её единственной подруги расфокусировался неузнаванием. И Маша прошла мимо, даже не обернувшись.

      – Маша! – растерянно позвала её Поля, но реакции не последовало. Поля машинально двигалась вперёд. В середине октября она видела подругу издали, та шла с родителями. Поля махала Маше, но подруга не заметила. Вернее, Поля тогда так решила. Теперь же она наконец-то поняла: Маша видела её и тогда, и сейчас, но нарочно проигнорировала. Вычеркнула из жизни. У Маши были новые подруги. У Поли – никого. Она оказалась слишком плоха, чтобы обзавестись друзьями.

      Глава седьмая. Пятый «В» – шестой «В»

      Ноябрь 1995 – весна 1997

      Поля вертелась у большого зеркала, висящего на стене рядом с вешалкой для верхней одежды. Коридор освещался тускловатой лампочкой накаливания – плафон Поля разбила, ещё будучи дошкольницей. Новый так и не купили. В принципе, Полю не волновала презентабельность прихожей. Лишь бы эта «лампочка Ильича», как именовали их светильник мамины подруги, горела ярче. Но мощности не хватало.

      Поля глядела в зеркало несколько часов, пока не услышала поворот ключа в замке. Встретив маму объятием, она подождала, когда та скроется на кухне, и снова принялась изучать себя. В тот день Лина назвала её жирной, а Маша прошла мимо. Поля хотела понять почему. Почему с ней так все поступают? Она видела в зеркале обычную девочку. Не толще других! Та же плоская грудь, те же ножки-палочки. Да, под платьем очерчивалось что-то немного рыхлое, но это скорее была общая женственность форм, которая обычно у девочек в таком возрасте не заметна. Вот что беспокоило Полю. Да ещё эти мягкие черты лица. Пухлые и круглые. Светлые жидкие волосы… Вот бы быть как Лина!

      Вертелась перед зеркалом Поля без той любознательности, которая бывает в её возрасте, без пытливости, встречающейся у девочек чуть старше, познающих своё меняющееся тело, и без того удовольствия, с которым любуются собой девушки, уже вступившие в возраст первых свиданий. Поля задавала зеркалу только один вопрос.

      – Мама! – крикнула она из коридора.

      – Что, дочь? – усталый голос матери прозвучал из кухни.

      – Я жирная?

      – Иди-ка сюда! – потребовала мать.

      Поля вошла на кухню. Мама сидела на табуретке, обхватив ладонями чашку, парившую обжигающим чаем. Её губы – две тонкие ниточки на бледном лице – ласково улыбнулись Поле.

      – Кто тебе это сказал? – голос матери был ровным, будничным, словно ничего не произошло страшного.

      – Лина! – глаза Поле застлала прозрачная слезливая пелена. Она не плакала в школе, но присутствие матери словно заставило её расслабиться, сбросить хлипкую броню. Да и чем могла защититься пятиклассница?

      – А ты больше слушай Лину, – протянула мать. – В твоей жизни, Поля, будет ещё много всяких обидных слов, эти не первые и не последние.

      – Но