Хайо, адотворец. Мина Икемото Гош

жизни бога, питаемое мусуи всех тех людей, которые дали ему имя.

      Наутро Хайо поняла, что что-то не так. В поле зрения мельтешили крупицы невезения, похожие на тени снежинок и блестевшие каким-то жирным блеском. Хайо посмотрела на свои руки и нахмурилась. Половина печати силы на указательном пальце поблекла.

      Существование адотворца как источника несчастий должно было уравновешивать богов удачи. Эта печать запирала силу древних богов невезения, и если Хайо не использовала ее, то печать стиралась и сила действовала самостоятельно, лишая хозяйку возможности решать, когда и как ее применять. Одной из возможностей этой силы была способность видеть несчастье. Хайо нужна была работа, и как можно скорее. Она тяжело вздохнула и отправилась к Мансаку – тот уже проснулся и возился с плитой. С алтаря Хранителя очага светились красным два глаза – они погасли, как только божество убедилось, что сжигать квартиру Дзуна Мансаку не собирается.

      – Ночью Дзун не появлялся, – сказал Мансаку, потом вдруг замер и вскинул руку к груди. – Эй, Хайо! Глазки на себя!

      – Прости. – Она так старательно таращилась на пятнышко невезения, что увлеклась и слишком сосредоточилась на пламени жизни Мансаку. Никому не нравилось, когда кто-то разглядывает жизнь в упор, словно напоминая, насколько легко с ней распрощаться. – Печать выцветает.

      – Покажи. – Одной рукой Мансаку взял ее ладонь, другой продолжил помешивать в кастрюльке – там варился суп из маринованных слив и соленых листьев шисо. Он поджал губы, рассматривая потускневшую печать. – С этим надо разобраться. Можно встретиться с Коусиро и после обеда.

      – Я справлюсь сама. – Хайо убрала руку. – Сходи к нему, Мансаку. Разведай, знает ли он про Дзуна. – Она замолчала, вспомнила Тодомэгаву Даймёдзина, рванувшего в ночь с отчаянной поспешностью, словно боясь, что куда-то не успеет. – У меня такое чувство, что нужно разузнать все как можно скорее.

      – Как предчувствие? – На этот раз замер уже Мансаку. – Как эн адотворца?

      Она покачала головой. Пока непонятно.

      – Ко входу в театр ведет мост. Я приду туда, когда все закончу.

      – Ладно, – согласился Мансаку. Он взял письмо Дзуна, где был указан адрес квартиры с привидениями. – Сперва туда зайду, потом в театр. А ты разберись с печатью.

      Покончив с завтраком, Хайо уселась за стол Дзуна, вооружившись пачкой серо-голубой бумаги и белыми чернилами, и взялась выписывать сутры Забвенника.

      В Коура Хайо делала это каждое утро. Печать восстанавливали не сами сутры, а те сила воли и сосредоточенность, которые она вкладывала в каждый написанный ею символ. Такой способ годился лишь на время, позволяя закрыть пробелы и дыры в печати, – но он помогал передохнуть между заданиями.

      Сознание поплыло. Хайо отложила кисть, проверила темно-красные линии на ладони. Потускневшие знаки в целом восстановились.

      Но не полностью. Она распахнула входную дверь, посмотрела на театр