Хайо, адотворец. Мина Икемото Гош

Дзуна они проявлялись жутковатыми переплетениями цветных полос. Лиловая в уголке правого глаза Хайо и зеленая – левого, эти полосы одновременно и были, и не были всплесками цвета, утекающего, как дым сквозь пальцы. Когда Хайо смотрела на эти цветовые пятна проклятий, у нее возникало неприятное ощущение, похожее на беззвучный звон в ушах.

      Стеллароиды Дзуна чрезвычайно развлекли жителей деревни Коура, демонстрируя им мелкие мазки проклятий, сохранившиеся на семейных реликвиях, пороге заброшенного здания, старом камне у перекрестка – многие давно подозревали, что на них лежит проклятие, но не решались его трогать, чтобы выяснить наверняка.

      На сделанных Дзуном стеллароидных снимках Хайо цветные полосы вились у ее губ и на кончиках ногтей. Проклятие адотворца покрывало ее кожу, глаза, зубы, было неотъемлемой ее частью.

      Теперь они с Мансаку смотрели на стеллароиды, запечатлевшие Дзуна – проклятого. Тот же цвет горел в глазах Дзуна и стекал по его лицу водянистыми линиями. Он плакал, глядя в камеру, которая день за днем фиксировала его проклятие.

      – Первое число Четвертого месяца, – прочла Хайо надпись в углу самого старого снимка, кладя его на пол. Дзун на нем был бледен, в глазах светилось проклятие. Она положила рядом самый свежий снимок. – Тринадцатое, Пятого месяца.

      Та же дата, что в письме об отъезде Дзуна.

      При последней съемке камера так дрожала, что лицо на снимке выглядело как взрыв, размытая вспышка проклятого цвета. Хайо и Мансаку молча разложили изображения по порядку, рассматривая, как Дзун день за днем запечатлевал прогресс.

      – Это в целом объясняет, зачем Дзуну понадобился проклятолог, – мрачно заметил Мансаку. – Кстати, в письме Коусиро не было ни слова о проклятии брата.

      – Может, Дзун-сан ему не сказал. – Хайо вспомнила, с какой бережностью тот всегда говорил о Коусиро. Вряд ли он хотел бы, чтобы брат думал, будто заразил Дзуна своей невезучестью, потому что именно этого Коусиро как раз и боялся.

      Снова ощущение натянутой тетивы.

      – Давай найдем Коусиро и спросим. Чтобы наверняка.

      – Отличный план – только не сейчас, а завтра, – твердо сказал Мансаку, кладя руки на плечи сестры. – Коусиро подождет. Мы же не знаем, вдруг Дзун вернется ночью. Тогда мы призовем его проклятолога, этого бога, – пусть вздрючит нашего беглеца за то, что заставил нас волноваться. И все встанет на свои места. К тому же ты уверена, что доберешься до театра и не заснешь на ходу?

      Хайо скривилась. Напряжение и новости разом навалились на нее, и благодарность за приют в незнакомом месте смешалась с внезапно подкравшейся усталостью. Мансаку сжал ее плечо:

      – Здесь у тебя будет больше дел, чем в деревне. Может, отдохнешь, пока есть возможность?

      Хайо неохотно сдалась.

      – Ладно, Коусиро – завтра, – согласилась она. Мансаку расслабился.

      Он собрал снимки Дзуна в конверт, а Хайо отправилась на кухню искать подношения для богов. Акт вежливости. Соль, рис, вода. Жители деревни