МЗД. Айя Бергуньо

на руках сестру. Та спала. Ее голова лежала у него на согнутой руке, другой он старательно ее придерживал, качая на коленях. Его мальчишеское лицо улыбалось и выражало непритворное обожание. Он смотрел то на мать, то на Викторию. Мария в этот момент глядела только на сына. Она сказала с нежностью:

      – Когда ты родился, твои глазки были не светло-карие, как сейчас, а темные, почти черные. И на ушках у тебя был темный пушок. – Она улыбнулась, а Массимо широко открыл глаза, выражая свое удивление. – Да, это было так странно, – продолжала она. – Но через несколько дней ушки стали гладкие, а глазки ясные. Ты был такой чудесный младенец! Спал, словно ангел, в кроватке. Иногда так долго и тихо, что я подходила, чтобы проверить: живой ли ты? Прислушивалась, как ты дышишь, – Мария помолчала, задумавшись.

      – Но твоя сестра решила выплакать слезы за двоих. Или просто хочет извести свою мать… – Мария горько усмехнулась, а Массимо заулыбался, думая, что это шутка.

Калейдоскоп воспоминаний

      Насколько ранними могут быть первые детские воспоминания и с какого момента начинает формироваться память? Некоторые утверждают, что точно помнят себя в коляске на прогулке или делятся первым страхом, который испытали в пустой комнате без взрослых. Но часто эти истории придуманы искусственно, слеплены по мере проживания, украшены для ощущения реальности деталями, которые были заимствованы из рассказов и воспоминаний семьи и близких.

      Другая ловушка памяти – ускользающее по мере взросления эмоциональное переживание. И все же есть два общих состояния, которые смутно испытываешь, пролистывая как попало обрывки немого кино прошедших дней. Травмирующий опыт разъедает внутренней тревогой, а память о счастливых моментах лечит спокойствием.

      Тогда получается, что стремление стать счастливым – это попытка обрести спокойствие в том смысле, как каждый лично понимает это слово?

      Первое, что помнит Виктория, но родители считают выдумкой, – это мамина уборка. Ей не больше двух лет, как утверждали родители, но она видит так четко, как проснулась; вокруг было очень светло, наверное, это был ее дневной отдых, слезла с огромной кровати и побежала прочь из комнаты. Тогда с ощущением радости и веселого возбуждения она шла искать маму. По красноватой плитке в трещинах передвигались маленькие ножки. И вдруг она увидела ее в огромном сине-фиолетовом летнем платье на белых пуговицах с тряпкой в руках. Она мыла пол. Здесь картинка обрывается. Продолжения нет, как отсутствуют и звуки в нем. Но сознание заполняет пустоту резким вопросом, и рябь идет от несоответствия испытанных Викторией ощущений, когда она вновь переживает этот момент: "Куда ты идешь?".

      И еще Виктория помнит ночь или поздний вечер. И темная комната, в которой она лежит и смотрит на далекий отблеск света из другой части дома. И как она заплакала, чтобы только пропала эта огромная пугающая пустота.

      А потом из другого, более позднего времени большие по числу воспоминания начинают наползать друг на друга, перемешиваясь. Мелькают