МЗД. Айя Бергуньо

раз просто раздай или выкинь все на дорогу, – услышала Виктория упреки: ей или Джузеппе.

      Виктории очень хотелось, чтобы отец заступился за нее. Но она была одна в комнате. Никто не шел. Бесконечно долго она просидела в оцепенении. Ничего не менялось.

      Виктория вышла в кухню. Мария, мрачная, продолжала свою работу. Отец исчез совсем. В доме никого, кроме них двоих. Внутри Виктории все переворачивалось и полыхало. Она чувствовала себя отвратительной и гадкой. Мария игнорировала ее. Молчание стало для Виктории нестерпимым – она вышла на задний двор, зашла в коровник, где разрыдалась, осев на грязный пол. Животные были на дневном выпасе. Если бы можно было прижаться к ним, погладить, заглянуть в глаза. Но кругом только липкие назойливые насекомые неприятно присаживались на руки, шею и ноги. Крутилась едкая пыль. И все же хорошо, что она здесь, не дома…

Ссора

      Виктория подшивала одежду, когда услышала доносившиеся со двора приглушенные голоса родителей. Затем дверь в кухню отворилась, и крики скандала ворвались в дом. Виктория была застигнута врасплох.

      Переходя на визг, звучал голос матери:

      – Крыыыса! Сил моих на тебя больше нет!

      Потом послышалась какая-то возня и громкий призыв отца:

      – Успокойся, женщина! Святая Мадонна, возьми себя в руки!

      Звонкие хлопки и шум борьбы.

      Виктория невольно вжала голову в плечи. Пальцы задрожали.

      – Ты что, думаешь, я отдыхать ухожу? Я, между прочим, работаю для вас.

      – Ты меня не заговаривай! Ты ведь бежишь… бежишь отсюда. Думаешь, я ничего не чувствую? Не замечаю? Клянись здоровьем детей, если я не права! Но ведь ты через нас, если тебе надо, переступишь и уйдешь, – бросалась тяжелыми обвинениями Мария. – Не трогай меня! – взвизгнула она. – Убери свои руки! – и опять рыдания.

      – Море мио! Зачем ты изводишь и себя, и меня?

      – А знаешь – выметайся! – почти заорала Мария. – Нет, правда, уходи, пропади совсем!

      – Вот почему ты так со мной? – в голосе Джузеппе подпрыгивала обида.

      Мария нервно, почти истерично, засмеялась:

      – А как с тобой по-другому? Если твой блудливый кацо болтает тебя от одного дома к другому?

      – Баста! – рявкнул Джузеппе.

      Хлопнула дверь. Раздался падающий звук, и звонкие рыдания превратились в приглушенные подвывания.

      Виктория еще немного посидела одна и поднялась. На деревянных ногах она направилась в кухню, поймав по пути свое отражение: большие глаза, и уголки губ опущены книзу. Такое выражение лица дочери Мария называла «как-у-деда»: точь-в-точь как отец Джузеппе – та же порода. Виктория стеснялась быть похожей на неизвестного ей нонно[2].

      Она увидела мать, лежащую на полу, как себе и представляла. Виктория присела рядом и ладонью легонько прикоснулась к подрагивающей спине.

      Мария приподняла голову, и, как показалось девочке, на лице ее была досада. Скорее всего, она ждала мужа, а не дочь. Раскинулась в трагической позе, все еще рассчитывая, что он застанет ее распятую, когда

2

“Дедушка” (итал.)