МЗД. Айя Бергуньо

забор. Затем поворот налево, и большая площадь распахнула свое пространство. Окольцованная зданиями, она, казалось, сужалась по мере того, как заполнялась народом. Торговая суета набирала оборот. Шуршали корзины и ткани легких навесов.

      Здесь Виктория с отцом уже шли пешком на свое место – к грубым деревянным столам у стены, как раз напротив городских часов.

      – А! Джузеппе, Виктория! – похлопывали их. – Ну и жара сегодня будет!

      – А что там за крики?

      – Это старая карга Кьяра, конечно! Порка Троя, холера, а не женщина!

      – Ну-у, Виктория! Хороша! Дева Мария пусть пошлет тебе хорошего жениха… А, Джузеппе?..

      И чересчур громкий смех, и глуповатые шутки.

      Джузеппе улыбался, открывая зубы. Он делал широкие жесты, намеренно театрально, как будто отбиваясь от грубых разговоров. Но выглядел он свободно и расслабленно. От него исходила уверенность. Он нравился людям.

      Виктория сосредоточенно выкладывала товар из корзин и молчала. Ей было одновременно и приятно, и неловко от обращенного на нее внимания. Она выпрямляла ноги до боли в коленях, чтобы справиться с напряженностью. И уж точно не чувствовала себя в безопасности, когда отец уходил поздороваться со знакомыми и обменяться новостями.

      Прибывали люди, базарный день развернулся, и площадь набрала побольше воздуха в свои легкие и выдохнула его нарастающим гулом – ууух, ааа – поднялся купол разных голосов.

      Кричали, зазывая с разных концов. Бранились, торгуясь. Заверяли и уговаривали.

      Виктория наблюдала.

      – Что, Джузеппе, как там Мария? – спрашивали постоянные их покупатели.

      И, не дожидаясь ответа, переходили к главному о наболевшем: про усталость, про то, в какое тяжелое время перемен живут итальянцы.

      Виктория укладывала покупки, дружелюбно улыбаясь, краснея на комплименты.

      Настало время за пару часов до обеденной тишины, когда рынок вымрет, как будто кто-то даст условный сигнал. И редкие оставшиеся зеваки побегут прочь с пустеющей площади.

      Виктория сидела, поджав ноги под платьем. Она одна, отца увел куда-то один из многочисленных знакомых. Рядом торговки с легкой хрипотцой пытались зацепить последних покупателей, ускоряя возможность пораньше уйти пустыми домой или расслабиться и наговориться до переизбытка, до тошноты.

      – Сколько стоит твой товар, синьорина? – спросила Викторию женщина, которая встала напротив нее. Девочка встрепенулась. Перед ней – невысокая полная женщина с кольцами волос вокруг мягкого лица, которое собралось в сладкую улыбку. И Виктория говорит, показывая на сыры, и пасту, и творог под мокрой марлей.

      – Мы поступим так, моя милочка, – перебивая ее, защебетала улыбчивая маска, – я освобожу тебя, и ты сможешь полететь домой, мой птенчик, – когтистыми пальчиками женщина стала подгребать к своей корзинке все, что лежало между ней и Викторией. Не переставая сыпать словами, она сказала: – За такую возможность, полагаю, ты не будешь против уступить