Две жизни. Владарг Дельсат

напоминая при мытье о полицаях. Ничего, их довольно побили и ещё убивать будут, потому что незачем такой мерзости по земле ходить. Палачи должны в земле лежать, а не ходить по ней. Так правильно будет.

      Я иду на урок, потому что вокруг меня люди, а фрицы и хотели бы нас всех убить, да вот фигушки им. У нас и пушки есть, и зенитки, так что ещё неизвестно, кто кого, а если они фронт ослабят, то Красная Армия сюда быстрей придёт. И поганая нечисть понимает это.

      ***

      Когда товарищи приволокли этого немца с документами, стало понятно – надо уходить. А у нас и дети, и женщины… Ситуация оказалась патовой, когда выяснилось, что фрицы снимают с фронта дивизию, чтобы бросить против нас. Оставить детей в деревнях – это приговорить их, значит, надо уходить. Самолёты, посланные Москвой, были сбиты. Катя говорит, что фрицы сделают всё возможное, чтобы этот гадёныш не попал в Москву. И мамочка то же самое говорит.

      – Идём на прорыв, – решает командир. – Детей, кого сможем, передаём в другие отряды и идём.

      – Я с мамой! – требовательно смотрю на него, стоя в первых рядах.

      Знаю, что приказы не обсуждаются, но я смотрю ему прямо в глаза, и наш несгибаемый командир кивает. Это, конечно, неправильно, ведь я могу погибнуть при прорыве, но для меня так лучше. На мгновение возвращается страх, но я прогоняю его, готовясь к переходу. Я уже не та дрожащая девчонка. Мне даже автомат дают в руки, хоть и тяжёлый он.

      С автоматом получается сложно, потому что Алёнку не могут передать в другой отряд, она намертво вцепляется в нас с Катей. И тётя Варвара говорит, что без нас наша младшая просто не захочет жить. Поэтому наша с Катей задача – защитить младшую. Не очень это похоже на командиров, честно говоря, потому что приказ есть приказ и ничего с этим не поделаешь, но, выбирая между двумя плохими вариантами… В общем, нам позволяют.

      Таких детей, как Алёнка, больше нет. Другие младшие плачут, но покорно идут, а наша просто намертво вцепляется и рвёт себе сердце до обморока, не оставляя никому выбора. Даже когда приходят женщины из других отрядов, Алёнка сопротивляется изо всех сил.

      – Она просто уйдёт, товарищ Василий, – вздыхает какая-то незнакомая тётя. – Разве что связать, но и так гарантий нет.

      – Хорошо, – тяжело вздыхает комиссар. – Знать, судьба такая…

      Я понимаю его, но и Алёнку тоже: она маленькая, по сути, ещё и мы всё, что у неё есть. Взрослый человек принял бы необходимость, пионеры наши тоже, а она просто не хочет ничего принимать, потому и сопротивляется. Не хочет она без нас жить. Так тоже бывает, и ничего с этим не поделаешь, хоть и предстоит нам дело очень опасное. Но, если подумать, мы здесь каждый день по грани ходим.

      Переход нам предстоит длинный, а потом Красная Армия ударит навстречу, чтобы помочь, так комиссар объясняет. Очень важного немца ведём, поэтому, наверное. Фрицы-то взбеленились, и самолётом опасно, скорее всего, собьют, как уже было, и тогда всё зря. Ну да всё решили уже, нечего и раздумывать.

      Я