Две жизни. Владарг Дельсат

тёплое, но в детдоме нам редко доставалось, разве что младшим…

      – В мирное время я бы тебя в сестрёнки взял, – вздыхает дядя Гриша, а я от этих его слов просто замираю. Такого мне ещё никогда не говорили.

      Он учит меня пользоваться винтовкой, не знаю, зачем, а я помогаю ему с туалетом, с едой ещё. Оказывается, у него в вещмешке есть целая буханка хлеба и консерва какая-то. Поэтому еды у нас пока хватает, можно дождаться, пока ноги заживут. Дядя Гриша меня к тому же учит, какие ягоды съедобные, а какие нет, поэтому я временами отхожу от него, чтобы ягод принести. Они и кисленькие, и сладкие, но и обмануться легко, поэтому я каждый раз показываю дяде Грише, что нашла.

      А ещё он меня гладит. Ласково так по голове гладит, отчего мне как-то очень тепло на душе становится. Я думаю о том, что будет, когда дядя Гриша выздоровеет. Возьмёт ли он меня с собой, чтобы убивать фашистов, или бросит опять одну? Не знаю, а спрашивать боюсь. Не хочу, чтобы он мне врал, просто совсем не хочу, потому что я тогда в нём разочаруюсь…

      Ну а пока что он мне рассказывает очень много всего о лесе, о том, как себя звери ведут, ну, кроме двуногих, конечно. И учит целиться, прижимать приклад к плечу и щёлкать курком, потому что стрелять мы не рискуем – патронов почитай что нет, да и услышать могут. А нам обоим совсем не надо, чтобы фашисты услышали, потому что тогда они придут нас убивать.

      Мой страх почти исчезает, потому что меня защищает дядя Гриша, а с ним мне совсем-пресовсем не страшно, вот я и не боюсь. Засыпая, мечтаю о том времени, когда закончится война и меня возьмут в сёстры… а лучше – в дочки.

      Наши

      Всё-таки я слишком расслабилась. Привычно уйдя за водой, вдруг слышу выстрел. Присев в первый момент, затем сломя голову бегу к дяде Грише, а там…

      На поляне обнаруживаются двое, они в костюмах совсем не военных – серый пиджак, серые штаны, повязка какая-то на руке. У них в руках винтовки. Я, обрадованная тем, что это не немцы, выскакиваю им навстречу, чтобы попросить с дядей Гришей помочь, но вот то, что это враги, понимаю слишком поздно.

      – Дяденьки! Дяденьки! – тараторю я. – Помогите с дядей Гришей!

      – Сейчас поможем, – ухмыляется один из них и резко хватает меня за волосы.

      Он тащит меня к своим штанам, я пытаюсь вырваться, кусаю его, кажется, даже удачно, отчего лечу на землю, и… с меня срывают одежду, но я всё равно сопротивляюсь. Один из них кричит непонятно – и приходит боль. Она становится всё сильнее, потом что-то бьёт меня по голове, и я умираю, услышав в последний момент звук, на треск похожий.

      Смерть какая-то странная: боли я почти не чувствую и плыву по какой-то чёрной реке. Плыву, но никуда не уплываю. Я теперь вечно буду в этой реке? И почему тогда боль чувствуется, пусть как будто через подушку, но есть же. Стоит мне об этом подумать, как меня будто молнией прошивает, отчего я вскрикиваю. И вот тут боль возвращается, она такая сильная, что я хочу обратно в реку…

      – Потерпи,