Сибирочка. Лидия Чарская

ли ты наконец, лентяйка! Сколько времени не могу добудиться. Ишь, разоспалась, как барыня!.. Вставай сейчас! – грубо и резко звучал над нею его хриплый голос.

      Как встрёпанная вскочила на ноги Сибирочка, не понимая в первую минуту, где она находится и что произошло с нею. Но мало-помалу сознание вернулось к ней, она вспомнила всё: и дедушку, обмершего на снегу, и страшных мохнатых людей, и всё то, что приключилось с нею вчерашним днём и вечером в тайге. И ей стало разом жутко и тоскливо.

      – Где мой дедушка? Куда вы дели моего дедушку? – громко плача, крикнула она.

      – Молчать!.. – прогремел над нею свирепый голос. – Если ты не замолчишь сейчас же, я…

      Тут глаза страшного старика так злобно сверкнули из-под нависших бровей, что Сибирочка задрожала всем телом.

      Страшный же старик, видя, что девочка замерла от ужаса, несколько понизив голос, снова сказал:

      – Мы все уйдём отсюда на работу, а ты изволь сготовить нам поесть. Вот там крупа и соль в горшочках… Хлеб найдёшь в ящике стола. Дичи нет под рукою. Дичь будем есть завтра, а пока сваришь нам кашу, да получше смотри, не то быть тебе наказанной с первого же дня… А про дедку твоего ты забудь… Дедко твой помер… Мы его и схоронили в лесу. К дедке тебе не воротиться уже больше, как ты ни реви… Я тебя оставляю у нас в лесной норе. Ты на меня и на сыновей моих стряпать будешь, стирать, полы мыть, убирать избу нашу, а то и иначе поработаешь на нас… Гляди же, чтоб ни крику, ни рёву не слышно было. Да как звать-то тебя?

      – Сибирочкой! – всхлипывая, прошептала девочка, которую весть о смерти деда поразила как гром.

      – Диковинно что-то! – захохотал грубым голосом старик.

      – Дедушка так звал меня, – ответила девочка.

      – Ну а имя-то есть у тебя какое, христианское? – спросил опять старик.

      – Имя моё Шура, только дедушка никогда меня так не называл, – ещё тише роняла сквозь слёзы девочка.

      – Ну ладно! Шурка так Шурка! Так и будем звать. Ну так помни же, Шурка, чтобы, как солнышко поднялось, значит, была бы у меня каша да щи разогреты, вот в том котелке! Да чтобы слёз не было, а не то живо плёткой осушу!.. Эй, сынки, марш на работу, нечего вам лежебочничать, не праздник сегодня! – приоткрыв дверь из боковушки в горницу, крикнул старик, обращаясь к сыновьям.

      – Идём, батюшка! – отозвались сиплые голоса оттуда.

      И оба парня, которых Сибирочка при тусклом свете маленькой керосиновой лампы могла теперь разглядеть вполне, появились на пороге.

      – Хорошенькая девочка, – произнёс старший из них, коренастый и сильный, но некрасивый юноша лет двадцати семи.

      – Такая-то много милостыни насбирает. Больно жалостлив народ к таким смазливеньким ребяткам, – подхватил его брат, такой же рыжий, весноватый, некрасивый, как и первый, только годом или двумя помоложе его.

      – Ну вот и пошлём, когда малость пообвыкнет с нами! Всё же заработок лишний… Не даром же хлебом кормить эту дармоедку, – вставил своё замечание старик.

      И