Условия человеческого существования. Вячеслав Юрьевич Сухнев

героически сражались с каждым куском колбасы и с каждым стаканом!

      – А вот этого не надо… Михаил Кузьмич! Не надо. Каждый воевал на том участке, куда его, значит, Родина определяла.

      – Какая Родина! – в голос заорал отец.

      Две семьи жили в одном доме довольно дружно, однако отец время от времени вносил разлад в мирное существование, потому что был человеком горячим, скорым на руку и возражений не терпел. Дядька Фёдор отступился. Отец снял с головы Сергуньки мерку и вырезал из обувной коробки корону. Однако картон оказался тонким и хлипким, зубцы короны клонились в разные стороны. Тогда отец в несколько слоёв промазал картон столярным клеем, и корона стала просто костяной. На концы зубцов он наклеил ещё небольшие осколки зелёного бутылочного стекла, сверкавшие как настоящие изумруды. С помощью все той же краски-серебрянки отец довершил превращение желтого картона в королевский венец.

      Утром, перед походом в клуб, Сергунька в последний раз примерил карнавальный костюм. Под короткие штанцы, чтобы ноги не мерзли, серые треники поддел. А когда нацепил корону перед зеркалом – онемел. Таким красивым он себя ещё никогда не видел. Подумал о Лидочке Злобиной, и сердце тяжело и сладко забухало под самым горлом.

      – Ну, брат, все пряники твои! – высказался дядька Фёдор.

      – То-то же, – сказал довольный отец. – Ты только, сына, не вздумай в короне по улице идти… Во-первых, простудишься, во-вторых засмеют. Заверни в газеточку, да и неси.

      На маскарадный костюм Серёжа набросил овчинную шубейку, на голову – шапку. Красавицу-корону завернул в старый номер «Красноборского знамени» и побежал в клуб, в центр посёлка, по кривой, просевшей посредине, улице. Солнышко хоть и стояло низко, но светило весело, мороз держался не сильный, только щеки пощипывал, с деревьев сыпался пушистый иней, на затишной стороне улицы с крыш свисали толстые нарядные сосульки. По накатанной сверкающей дороге народ шёл в одну сторону – в клуб. Серёжа представил Лидочку в наряде принцессы – и опять ёкнуло сердце. Она принцесса, а я принц… Все заметят!

      И тут на дороге попалось под ноги замершее лошадиное яблоко. Споткнулся Серёжа, поскользнулся в сапожках и упал. Да так, что хрустнуло в груди. И только через минуту понял: не в груди хрустнуло, а в руках. Похолодев, он медленно развернул газету… Хрупкая корона превратилась в несколько обломков, и солнце весело играло на бутылочных изумрудах. Конечно, некоторые люди больше теряют: у кого дом сгорит, у кого машину разобьют… Но Сергунька шёл на праздник и чувствовал себя ещё несколько мгновений назад настоящим принцем – душа пела.

      Он не помнил, как дошёл до клуба. Забился под железную лестницу в кинобудку и заплакал. И неизвестно, сколько бы он убивался, да выдернул его из-под лестницы киномеханик Савельич, хромой, небритый и как всегда навеселе:

      – Что за мудовые рыдания, дорогой товарищ? Ух, да это Серёга… Об чём горюем, сосед? Ну-ка, пойдём ко мне!

      И потащил Серёжу в кинобудку, тесную глухую комнатушку с дырками в стене, куда глядели