Шлях. Виталий Томович Чепиль

Яковлевич Малиновский, добрый и простой, как оказалось, человек, который навсегда заменил мне отца. Я легко впустил его в свое ребячье сердце и сразу же стал, идя навстречу уговорам матери, называть его папой.

        История набирала, однако, обороты и вскоре после этого события в Сороки вернулся мой настоящий отец. Находясь в Севериновке, я не принимал во встрече этих людей никакого участия, но по рассказам хорошо ее представляю: увидев случившееся, отец заплакал, затем они выпили с Петром Яковлевичем бутылку водки и он ушел навсегда из маминой судьбы. Что поделаешь… Жизнь вносит всегда и во все свои коррективы, а браки, что ни говори, совершаются на небесах. Мать не дождалась своего мужа и всю жизнь чувствовала вину за это, не подавала из-за этого на алименты, а чтобы избежать возможных упреков, постоянно работала на полторы, две ставки… Но ведь было ей немногим больше двадцати лет… Не судите, одним словом, да не судимы будете. Тем более, что и сам я, в будущем, вольно или невольно повторил судьбы своих родителей. Жизнь, повторяюсь, всегда несет коррективы.

         По прошествии многих лет, когда я закончил девятый класс, мать, видимо, по совету Петра Яковлевича, предложила мне поехать к отцу. Чтобы узнать его адрес, я сначала навестил его мать – бабку Марию – и дядей по отцовской линии в селе Жабокрыч, а уже оттуда поехал в Хмельницкую область, где он проживал. Предупрежденный дядиными телеграммами, он встречал меня на мотоцикле, поздним лунным вечером, на одной из тихих станций. Обгоняя огромную луну, мы неслись потом темной лесной дорогой.

          Дома у него уже был приготовлен накрытый стол и встречала нас его молодая еще жена. Она с тревожной настороженностью поглядывала на меня, сильно, как я впоследствии понял, опасаясь: не прислан ли я для того, чтобы возвратить его к моей маме. К моему глубокому ужасу, я, сильно взволнованный и обрадованный при встрече, вдруг понял, что говорить мне с ним вовсе и не о чем и что никаких чувств, кроме тягостной неловкости из-за этого, я к нему, по существу, чужому для меня человеку, не испытываю. Он, очевидно, чувствовал то же самое.

          Поэтому радушная, поначалу, встреча стала постепенно принимать все более безобразный характер. Налегая вдвоём на водку, мы превратили ее, обоюдными усилиями, в обыкновенную попойку, с обычными для молодого организма, последствиями: меня рвало, а в хмельном сознании все более вызревало стремление уехать домой. Утром, сославшись на что-то, я поделился с ним своим намерением и особых возражений не встретил.

         Вскоре, опять-таки, на мотоцикле, он отвез меня обратно на станцию. После взаимного обмена пустыми и ничего не значащими фразами, неловко поцеловал меня и усадил, к своему и моему облегчению, в поезд. То была встреча, увы, чужих людей, ибо права народная мудрость: не тот отец, кто родил, а тот, кто выкормил. Больше своего отца я никогда не видел.

          Но будет все это еще не скоро…

          У проживающей в приднестровском селе Великая Косница, того