Шлях. Виталий Томович Чепиль

и, стало быть – по-пионерски – с думой о своём гражданском предназначении. "Бабо, – шептал я обгорелыми губами, пытаясь укрыться от проклятых камней, – Вы знаете, на кого я выучусь?" "На кого?" – спрашивала та, прикладывая к моей пылающей голове холодную тряпку. "На кролика"… – отвечал я. А Володя хохотал в ответ и по-прежнему тянул руки.

          Однажды я почувствовал на лице солнечный луч и открыл глаза. Стояло ясное утро, стучали в окно ветки кустов сирени, куда-то девался Коршиков, а вместо тяжёлых камней были кровать и подушка. Началось выздоровление: долгое и мучительное. Когда, через несколько дней, я вышел на веранду, то тут же, вдохнув свежего воздуха, упал в обморок. И повторялось это не раз.

          Но и выздоровев, я продолжал чувствовать себя плохо: не хотелось ничего есть, даже остатков подгорелой манной каши, начался кашель, пришла какая-то непонятная слабость. Обеспокоенная мама показала меня врачам, повела на рентген, после которого долго и горько плакала: в правом лёгком у меня обнаружили туберкулёз. По тем временам, это был приговор.

           К счастью, в больнице оказался старенький, работавший ещё при румынах, хирург, который предложил сделать мне операцию: перерезать на шее какую-то артерию, полностью отключив, тем самым, больное лёгкое от работы. По мере взросления, организм должен был, по существу, заменить его новым, здоровым и постепенно включить его деятельность. "Ничего, перерастёт," – заверил доктор. Я забыл, как называется эта операция.

          Долго пришлось меня уговаривать, но победили корыстные, надо признаться, мотивы. Я давно любовался красующимся в магазине, ярко расписанным деревянным кинжалом. Взамен на моё согласие, мне был обещан не только он, но еще и маленький фильмоскоп и плитка шоколада. Интересно, мог ли кто устоять против этого на моём месте? Я лег на операционный стол.

          Я хорошо представляю себе ощущения Ихтиандра, выброшенного из водной стихии, в фильме "Человек-амфибия". Представляю потому, что нечто подобное испытал и я: наличие тяжёлого, недвижимого груза с правой стороны груди, непривычно чёткое восприятие  содержимого левой стороны и одышка. Правое лёгкое было отключено. Постепенно организм адаптировался, эти тягостные симптомы стали притупляться, а затем я совсем перестал их замечать. Прогноз опытного старого хирурга оказался верен. Как память о прошлом, у меня до сих пор остался шрам на шее и начавшая формироваться после операции лёгкая кривошея. Вкупе с присущими мне от рождения мнительностью и застенчивостью, она, чем старше я становился, все более отягощала моё существование, порождая чувство ущербности и всякого рода комплексы. Постоянная борьба с ними заняла все мои последующие годы и продолжается, пожалуй, и сейчас. Обо мне и в обществе, и в семье, давно уже упрочилось мнение о том, что я – весёлый и остроумный юморист, лёгкий и очень контактный человек, свой, одним словом, – и без всяких заморочек – парень. Я, пожалуй, и сам уже привык к такому имиджу и мне легко стало вести себя соответствующим