Шлях. Виталий Томович Чепиль

фраза долго еще была в нашем лексиконе, даже тогда, когда мы уже в Сороках не жили.

          Спустя некоторое время у меня родилась моя единственная сестричка Томочка. Ее появление в этом мире произвело на меня сильнейшее впечатление и я, чрезмерно растроганный, написал, в этой связи, первое своё стихотворение, которое, помню, начиналось словами: "По небу полуночи ангел летел и тихую песню он пел"… Это стихотворение мне очень понравилось, но гораздо позже я неожиданно обнаружил, что точно такими же словами начинается одно из произведений Лермонтова… До сих пор не могу понять: толи это совпавший результат творчества двух гениев, толи невольный, с моей стороны, бессовестный плагиат – скорее всего, второе: я использовал то, что прочитал раньше, но успел забыть об этом.

          С рождением сестры – тоже, как и я, искусственницы, хлопот у мамы сильно прибавилось. Ей помогала баба Надя, которая приходила к нам пешком из Севериновки. После смерти деда туда был переведён фельдшером, вместе с семьёй, которая, в свою очередь, пополнилась Эдиком, мой дядя Левко, у которого баба, в общем-то и проживала.

          Вместе с мамой они постоянно что-то готовили, чтобы угомонить плачущую сестру. Особенно мне запомнилась манная, на молоке, каша, да даже не каша, а то, что мне доставалось: слегка пригорелые на дне и стенках кастрюльки, ее остатки, которые я долго и самым тщательным образом выскребывал. Да, доложу вам – такой вкуснятины я не пробовал больше никогда в жизни. Вообще, похоже, люди тогда были какими-то особо выдающимися мастерами в кулинарии: разве найдешь сейчас хоть где-нибудь такие поразительные картофельные котлеты, не говоря уже о каше. Все стало хуже и всё не то…

          Обретение мною сестры совпало по времени с другим знаменательным событием: моим вступлением в пионерскую организацию. В торжественной обстановке, на школьной линейке я и, как говорил А. Райкин, "все мои товарищи" дали торжественную клятву, получили горящие кумачом галстуки и наше звено тут же, не теряя времени, приступило к делу: мы взяли шефство над старой и убогой женщиной, родной теткой Сергея Лазо. Действовали не мудрствуя, строго по гайдаровской науке: бегали за продуктами в магазин, носили воду, пытались колоть дрова, опекали, одним словом, старушку, как могли.

          Время моего сорокского пионерства – это, говоря уже словами не А. Райкина, а Э. Хемингуэя – "праздник, который всегда со мной"… Два раза в год, на 1 мая и 7 ноября меня одевали в удивительно свежую, тщательно отктюженную белоснежную рубашку и новые, тоже тщательно для таких случаев хранящиеся, штанишки и я, аккуратно подстриженный, весь новенький, в алом галстуке, маршировал вместе с дружиной, в радостном предвкушении чего-то необычного, на стадион, где проходила демонстрация. Подувал лёгкий, по-южному тёплый, ветер, развевались знамена, гремела музыка, приятное возбуждение переполняло грудь. Ну, разве это не праздник?

          А регулярно проводимые в школе пионерские костры и линейки? А душераздирающие истории