Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии. Георгий Янс

слышишь?

      мы рядом прошли…

      бабочка

      в том что всё не находим рая

      мы как будто и ни при чём

      нас заботливо укрывает

      чёрный демон

      своим плащом

      но сквозь дырочки в балахоне

      нам доступен волшебный вид

      мир как бабочка на ладони

      шевельнёшься

      и улетит

      Маргарита Ротко. Фабрика светаг. Киев, Украина

      В той, что на П…

      …место, где свет исчезает и глохнут птицы,

      место, где боль обжигает павлиньи перья,

      словно горшки, на тёмных холодных гайках

      и на гвоздях для фокусников нездешних…

      Место, где звёзды такие в зрачках – хоть выпей!

      Выпотроши до слепоты в сто взглядов

      взгляд почерневший. Сядь на матрац и слушай,

      как за закрытой дверью молчат драконы,

      как за закрытой дверью хрипит полковник

      (без переписки), как за закрытой дверью

      воет река в безумие, а монашки

      веру стирают в желчи офелий белых,

      лилиеносных…

      Слушай, салага, слушай!

      Будь, как старик с верблюдом у белой башни,

      будь, как старик с клюкою у белой марли,

      будь, как загробный сон, – и зовёт, и пусто…

      Будь здесь, а там – не будь: там, как вошь, раздавят…

      Место, где стены шершавы, и трогать – больно:

      словно личинку бога… нет‑нет – как будто

      склизких и шерстяных переспевших кукол,

      гусениц жирных, налёт с языка моллюска,

      кости зачахших тут дуриков, или крошку

      игл…

      Но смотри, дурашка, – какие звёзды

      в этом яру!

      В этой яме.

      В пенатах боли,

      лунной тоски и лимонной слезы на вздохах.

      В той, что на П… – для гипюровых сумасшедших,

      тех, что приходят в дождь вопреки прогнозам,

      тех, что уходят в дождь, вопреки надеждам,

      в место, где птицы светятся чем‑то вечным,

      а на земле исчезает на вечность свет…

      Шершью

      Зажигается свет – словно узкая лента бикини

      меж загара от солнца, закала от ржавчины стали

      и желтинки психозной на теле грустящей планеты…

      Наблюдатель печали, вот – фильм.

      Вот – безадресный домик.

      Вот – окно, в темноту говорящее вслух о потере

      черепашки Тепло.

      Вот – стакан, что осушен, как топи

      притрущобных болот.

      Вот и профиль на сгорбленной шторе,

      что, как скальп, развевается.

      И порастрёпанный звук…

      Это усики времени – шершшшшью – шуршат по бумаге,

      будто бабочка – в лампочке из лепестков незабудок,

      в одинокой каюте склерозной (от боли) путаны,

      продававшей свой свет, как цукини – на площади Рынок

      (и следы от исчадий, вбирающих злыми губами

      этот свет, вместе с маслом желальным и дохлым салатом,

      оставались на коже, как след от бельишка пытальный

      на потрёпанных бёдрах и кремовых терпких заплатах

      на укусах москитов)…

      В соломинку