Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии. Георгий Янс

гордо принял свой удел:

      «Да не видать вам Мона Лизы,

      когда б я платье не надел!»

      Ну что ж, на этом повороте

      оставим Джакомо Капротти.

      …Не знаю, может, это враки,

      но ровно пять веков назад

      его убили в пьяной драке.

      Чертенок опустился в ад.

      Памяти Анны Жирардо

      Все забыла – от и до –

      перед смертью Жирардо.

      Села в черное ландо,

      хохотнула: «А бьенто!»[6]

      Опустевшее гнездо…

      Поминальное бордо…

      «Ну а ты пока играй!

      Будет каждому свой рай».

      Игорь Джерри Курас. Полоумный звездочётг. Бостон, США

      ***

      Какой‑то полоумный звездочет

      немыслимо растрёпанной вселенной

      напутал всё, и вот ко мне течёт

      то локоть твой, то локон, то колено.

      Мне был твой лоб (прекрасен и округл)

      явлён, как чудо, – и губами гладил.

      Ты отвернулась – я прижался сзади:

      держал в руках.

      Не выпускал из рук.

      Я был с тобой, как будто был всегда.

      Как будто так замыслилось издревле:

      и мы, грехом сроднённые во древе,

      и змей, и плод. И смертная судьба.

      Мы задохнулись, умерли. В садах

      испуганные встрепенулись птицы.

      Кружась, они боялись опуститься

      туда, где мы.

      Я здесь.

      Иди сюда.

      Иди ко мне, пока ещё шаги

      сурово не приблизились, и посох

      едва правей шагающей ноги

      ещё не прорезает землю косо.

      Иди, пока не взвилась борода

      внезапно запрокинутая ветром.

      Пока ещё не требуют ответа,

      иди.

      Иди ко мне.

      Иди сюда.

      ***

      С точки зренья шмеля в середине цветка,

      изогнувшего стебель дугой,

      даже этот, ничем не приметный закат

      зреет каплей нектара тугой.

      Чтобы только остаться один на один

      с неразгаданной формулой дня,

      чтобы тени длиннее: суровых осин –

      и моя, с точки зренья меня.

      Под бумажным плафоном, на ощупь, едва –

      то сплавляла меня, то звала;

      и мозги мне запудрила напрочь, и два

      бутафорских прозрачных крыла.

      И не мог ни взлететь, ни поднять головы,

      ни подумать: хочу ли ещё?

      Три листа распластались. Лесные стволы

      сплетены ядовитым плющом.

      Как пять пальцев своих я тебя изучил,

      след росы на руке сладковат.

      Пусть на ощупь, как шмель – только хватит ли сил

      сквозь ничем не приметный закат?

      Чтобы восемь часов на исходе витка

      потянулись нектаром тугим.

      С точки зренья шмеля в середине цветка;

      с точки зренья меня перед ним.

      ***

      Кленовый свод, побитый синевой –

      весь лес повис в росе и птичьем свисте.

      И гусеницы – там, над головой,

      (клянусь, я слышу!) поедают листья.

      Прими меня: как солнце, как росу;

      прими