Диверсанты из сорок второго. Александр Зуев

В прифронтовой полосе с фарами – это уже какое-то безумие. Политрук приказал шепотом:

      – Вперед.

      Через сотню метров под локтями вместо обычного грунта появилась площадка, настеленная квадратными бетонными плитами, ведущая к десятиметровому обелиску. Над обелиском с пятнадцатиметровой высоты необычным мертвенным светом светила лампа, освещая закрепленные на сером граните крупные серебристые буквы. Иванцов приподнялся на локтях, силясь прочесть. Спустя минуту политрук и разведчики уже стояли возле обелиска. Стояли словно на краю разверзшейся пропасти… Мозг отказывался воспринимать написанное. Юра дотянулся до букв и стал ощупывать их. То… товарищи… «Вечная слава героям-водителям отдавшим жизнь в Великой Отечественной Войне 1941-1945гг». В наступившей тишине все трое уселись на свежепобеленный бортик, обрамлявший обелиск, и закурили. Малюгин, глотая жадно дым, спросил:

      – Товарищ политрук, выходит, через три года – победа… А может – бред все это?

      Внезапно с шоссе на бетонные плиты один за другим свернули три шикарных авто. Взвизгнув тормозами у самого обелиска, ослепив галогенным светом, приземистые машины выбросили из раскрытых дверей дикий рев неслыханной музыки – тяжелого рока. Вместе с волной диких звуков и водочного перегара из машин выпотрошилась кучка визжащих полуголых девиц и бритоголовых крепышей. Последним из длинной, хищно-черной машины выбрался здоровячок лет сорока с жестким бобриком седоватых волос и шкиперской бородкой. Вылезший из первой машины бритоголовый шагнул ему навстречу.

      – Бля, Вадик, падлой буду, если не трахну сейчас Вальку прямо на мраморе. Надо только этих бомжей ряженых отсюда вытряхнуть.

      Для политрука и двоих бойцов происходящее было подобно тяжкой контузии от разорвавшегося рядом снаряда. Но фронт приучил и к тому, что действительность порой подбрасывает немыслимые, не поддающиеся здравому восприятию испытания, нападает предательски внезапно. А значит, выживет лишь тот, кто справится, научится отбивать любое нападение, невзирая на раны и контузии. Иванцову почему-то пришел на память наводчик сорокопятки, стоявшей перед их окопами на правом берегу Дона. Танковый снаряд, разорвавшийся совсем рядом, порвал его тело и руки на куски, но мертвый наводчик сумел крутнуть маховичок наводки и нажать на спуск, лишь после этого то, что осталось от его тела осело в бесформенную кучку окровавленных останков. Он уже не видел, что этот последний 45-миллиметровый снаряд поджег фашистский танк. Почему-то именно это видение за долю секунды всплыло в памяти и отрезвило воспаленный мозг, отказывавшийся воспринимать действительность.

      – Сколько раз долбить тебе, Вован. Я тебе не Вадик, а Вадим Петрович, генеральный директор и держатель акций. Выкинь из своего чердака все блатные прибамбасы. Мы – почтенные люди. А вот бомжам этим надо настучать по репе, чтобы помнили: в этом месте серьезные люди бывают, бля. Давай, Вован, только не как в прошлый раз, не делай сегодня жмуриков, не порть обедню.