Сны Лавритонии. Максим Антипенок

дровосек не пара дочери уважаемого человека. Пусть шепчутся. Сейчас он не думал о будущем. Сейчас он представлял, как она будет смеяться, если он поймает поросёнка первым. Как будет колотить его по спине, когда он поднимет её в воздух и станет кружить, наслаждаясь этим мгновением.

      Тереции этой весной исполнилось семнадцать. Она была ещё ребёнком в глазах тех, кто решал её судьбу. Но в его глазах – уже девушкой. Прекрасной, живой, той, ради которой хотелось становиться лучше.

      Он знал, что она и без того без памяти влюблена в него. В этом было всё: и счастье, и проклятие. Потому что молодость не задумывается о последствиях. Она не просчитывает ходы, не строит планы, не взвешивает риски. Она просто живёт, смеётся и мечтает.

      Вот и Плим не задавался вопросом, правильно ли он поступает.

      Он знал, что, возможно, не сможет подарить ей ту жизнь, к которой она привыкла. Возможно, всё закончится не так, как хотелось бы. Но пока солнце стояло высоко, пока музыка гремела над площадью, а воздух был восхитительно тёплым, он не собирался думать о последствиях.

      Узкие улочки стекались к деревенской площади, словно спицы большого колеса. Сама деревня раскинулась в низине горной долины, спрятанная среди скал и лесов. С одной стороны её окутывали непроходимые чащобы, с другой – извивалась быстрая река.

      Связывала её с городом Эльманаиром Зыбь-дорога – печально известная своим непостоянным нравом. Беспощадная к путешественникам, она за годы собрала немало жертв. По её обочинам валялись ржавые ободья, сломанные оси, обломки колёс – всё, что осталось от повозок, которым так и не суждено было добраться до деревни.

      Это место не значилось ни в древних хрониках, ни в устных преданиях.

      Да и название его давно позабылось среди городских. Когда из Эльманаира сюда отправляли верхового, маршрут передавался просто:

      – Скачи по Зыбь-дороге, пока не упрёшься в корову, к которой привязан забор.

      Это, вероятно, должно было рассмешить всадника – до тех пор, пока он сам не оказывался на проклятой дороге.

      Местные редко покидали свои дома. Раз в году они отправлялись в Эльманаир на осенний праздник Больших костров, но в остальное время деревня оставалась закрытой для чужаков, затерянной среди лесов и каменных холмов.

      Её жизнь текла по своему кругу – размеренно, неизменно, будто подчиняясь единому дыханию природы. Радости и беды здесь были простыми и незаметными, как трещины в бревенчатых стенах.

      Сами жители деревни были людьми простыми, каждый со своим нравом, привычками и небогатым скарбом – лишь тем, что требовалось для ведения хозяйства.

      Никогда – по крайней мере, так все думали – здесь не происходило ничего, достойного летописей. День сменял ночь, ночь – утро, а жизнь текла по кругу, повторяясь из года в год.

      Весной набухали почки, молодые листья пробивались из тонких ветвей, тянулись к солнцу, но вскоре желтели, осыпались и исчезали под осенним ветром. Осень