Марокканское солнце. Любовь Куклева

всего ее постигшего, теперь она просила Бога заступить ее от гнева мужа, с которым, по видимому, ей придется быть до конца дней, которых, казалось, уже осталось не так уж и много. Лиза страдала. Изо всех сил пыталась она успокоится, но страшные мысли не покидали ее разгоряченной головы. Девушка жаждала прочесть Библию, найти в ней успокоение и радость, которую она всю свою жизнь только и находила в этой книге. И в эти страшные для ее души минуты, Лиза только могла надеяться на Божью помощь и милость. Только надежда на Христа и спасала девушку во всякое время. На Него она надеялась и теперь, когда надеяться больше совсем не на кого.

      Нариман возвращался домой в прекрасном расположении. День выдался удачным: ткани были успешно проданы и принесли хорошую прибыль. Нариман просил отца уйти вперед, пока он купит жене подарок. Услышав о желании сына, аль Гафур омрачился и, недовольно взглянув в сторону и вздохнув, медленно направился к дому. Совсем зашло солнце. Нариман совсем поздно вернулся и, в спешке отужинав с семьей, удалился в свою комнату. Только он ушел от глаз родных, как за столом начались оживленные толки.

      – Джабар, ты говорил с ним? – спросила Закира мужа, вставая со своего места.

      – Да. – сухо ответил тот, бросив гневный взгляд в сторону жены. – Все тоже. Клянется, что все исполнит.

      – Я верю ему. Наш сын истинный мусульманин и не посмеет пойти против обычаев. Мы позволили ему взять эту женщину… Он не может переступить нашей воли на ее счет.

      – Я тоже верю ему, Закира. – отвечал уверенно аль Гафур, приглашая жену выйти. – Поговорим не здесь.

      Только родители вышли, как Амаль, словно разъяренная львица, напала на младшего брата, говоря:

      – О чем же ты говорил с ней? О чем, Мурад, отвечай.

      – Это сугубо личное, сестра, не тревожь меня, я в печали. – заговорил юноша важно и неестественно.

      Амаль сделалась совсем страшна. Недоумение выразилось в ее широко раскрытых глазах, и дурно искривилось лицо. Она пыталась что-то возразить, но от услышанного просто не было слов и, встав, девушка почти бегом прошла в свою комнату, иногда оборачиваясь и злобно глядя на брата. Мурад же, довольный собой, поднялся, покачивая плечами, будто где-то играла музыка, и с улыбкой довольства на лице медленным и развалочным шагом вышел на улицу.

      Торжественно распахнув двери, Нариман вошел в спальню, пряча руки за спиной и чуть улыбаясь. Лиза, стоявшая до сих пор у окна, вдруг обернулась, и вновь в лице ее показался испуг и странная готовность к чему-то, как могло показаться, неприятному. Закрыв плотно двери, Нариман медленно приблизился к жене и несколько застенчиво просил повернуться к нему спиной. Девушка неуверенно выполнила его просьбу и, закусив губу, зажмурила глаза и затаила дыхание. Он же вынул из-за спины черную, покрытую бархатом, коробочку и, открыв крышку, взял в руки золотое ожерелье, купленное им накануне вечером. Нежно он обогнул руками ее тонкую шею и, убрав аккуратно пышные волосы девушки, застегнул украшение и довольно поцеловал жену в плечо. Не оборачиваясь, Лиза наклонила голову и, увидев ожерелье,