Зимняя вишня. Владимир Валуцкий

электричество. Скидай туфли.

      – Сумасшедший диктатор!

      – А мужчина должен быть свиреп.

      – У тебя не получится, ты слишком обаятельный.

      – Еще как получится. Затрепещешь! – Он рычит, оскалившись, собирается меня терзать, а я хохочу.

      – Испугалась?

      – Конечно. Я даже не знаю, где я.

      – Тебе это важно? Ты со мной.

      – А ты – где? Вот глупый, я же парное молоко терпеть не могу. Что ты делаешь? – кричу, увидев, как Вадим медленно выливает молоко себе на голову.

      – Не пропадать же добру. – И тут же остатки молока широким веером летят мне в лицо.

      Стою на скользком бережку, а Вадим – в воде у берега, где сразу – по грудь, и тянет меня за руку, а я упираюсь всеми оставшимися тремя лапами:

      – Подожди, я же плавать не умею…

      – Научишься.

      – Ты моей смерти жаждешь!

      – Со мной не потонешь.

      Рванул за руку, я бултыхнулась и сразу пошла ко дну. Но на самом деле не пошла – Вадим подхватил меня, гребет одними ногами, и я рядом – как чурка.

      – Подожди, я воды наглоталась.

      – Полезно. Живая, не водопроводная.

      – Холодная.

      – Не ври.

      – А вдруг акула?

      – Уху сварим. Ну, плыви!

      Отпустил меня вдруг и куда-то вбок унырнул. А я уже на самой середине озера.

      – Ай… Вадька! Дурак… Я… тьфу… я то… тьфу… то-ону!..

      Но в общем, как выясняется, не тону, колочу всеми конечностями по воде, причем – к берегу, и довольно быстро. Тут он снова вынырнул, подхватил, и сразу стало опять надежно и спокойно.

      – Не для того привез, чтобы топить.

      Потом Вадим удит рыбу, а я, чтобы не мешать священнодействию, гуляю вдоль берега, разряжаю пятками избыточное электричество, ломаю ветки с красными и желтыми листьями. И этот букет, разлапистый и веселый, стоит у нас на столе в банке из-под утром вылитого молока.

      Обеденный стол огромный, блестит, как паркетный зал, в тарелках овощи, зелень всякая, никакого вина, одни витамины.

      Вадим с подносом чего-то дымящегося, рыбного, неописуемо вкусного входит из кухни. Обжигая руки, опускает поднос на середину стола.

      – «Фиш а-ля Дашков». Прошу!

      Накладывает мне неведомой еды, сам садится к столу.

      – Ну? Как?

      – Вкусно! Вот уж не думала, что ты умеешь готовить.

      – Нужда научит. Мм! Блеск! Что смотришь?

      А я правда не свожу с него глаз.

      – Никогда не видела, как ты ешь.

      – Ну уж!

      – Не борщ в столовой, а дома… Как пьешь – видела. Как закусываешь… А как ешь, когда мы одни, да так с аппетитом – ни разу.

      Он уплетает кусок за куском, вертит головой, мычит что-то с полным ртом, и подбородок в соусе – ну точно как Антошка, поросенок.

      – Ты еще много чего обо мне не знаешь.

      – Правда не знаю. Ты мне не рассказываешь.

      – А ты спрашивай. Но только при этом ешь, а то все остынет.

      – Ага… ем… Вот, например, это правда, что вас с Бруевичем в школе из комсомола исключали?

      – Было. Мы сатирический журнал издавали. «Жызнь» назывался. Через