Зимняя вишня. Владимир Валуцкий

Я тоже помню. Поэтому я и приехал, не думая. Хотя мама и устроила мне скандал.

      – У тебя хорошая мама?

      – Мамы все хорошие. Плохих не бывает.

      Вот этого тебе не следовало бы сейчас говорить. Сразу вспомнилось сегодняшнее утро, Антошкины глаза…

      – Правда, вкусный ликер, – меняю тему. – Еще выпьем?

      – Выпьем!

      – И давай – на «ты»! Надо ведь с чего-то начинать нашу жизнь.

      – Все это похоже на сон. – Он выпил рюмку. – Что, надо поцеловаться?

      – Непременно.

      Робко клюнул в щеку, сел, молчит, трет ладонями вытертые джинсы.

      – Знаете… Знаешь, врежем еще этого ликера!

      – Врежем.

      – Нет, я сам налью. Все-таки я мужчина! И скажу тост. Понимаешь, я дожил до тридцати шести годов и всегда был человеком, которому некуда спешить. Не спешил в работе, не спешил взрослеть, набираться ума, регалий, богатства – и все потому, что у меня не было главного: дома, в который мне хотелось бы спешить. И вот я обрел этот дом…

      – Кстати, – говорю я, вставая, – давай я тебе сразу покажу, что в этом доме где. Это, как ты понял, гостиная, она же спальня. Теперь иди сюда – тут Антошкина комната. Вот здесь, смотри, в стенном шкафу – эти полки я для тебя расчистила, можешь положить вещи. Ну туалет, ванная. Там – кухня.

      Он покорно бродит за мной по квартире. Возле кухни потянул носом:

      – А чем так пахнет вкусно?

      – Едой. Ты голодный?

      – Я… вообще, не…

      – Сейчас будем ужинать. Извини, секунду. – Отправляю его в комнату – пусть немножко в себя придет, сама остаюсь на кухне.

      Запахи правда гуляют дивные – мясо в духовке уже зарумянилось. Надо подержать еще немножко. Помидоры, зелень разложены живописно на тарелках. Оглядела еду – ничего. Нравится. И я себе нравлюсь пока: программу исполняю хорошо. И выгляжу неплохо: прическа, макияж, платье. Главное сейчас – посторонних мыслей не брать в голову.

      Ужинаем в комнате, парадным образом, с салфетками в салфетницах. Кофе с мороженым на десерт.

      – Ну как?

      – Изумительно.

      – Каждый день я тебе, конечно, такого ужина не обещаю.

      – Все равно – ты прекрасная хозяйка! Обычно женщины сейчас почему-то этого стыдятся, а почему? Женщина должна быть женщиной, и прекрасно, что ты это понимаешь, и это подарок судьбы, что я тебя встретил, именно такую. Настоящую русскую женщину, из тех, понимаешь, что и коня на скаку, и в избу, и в Сибирь за декабристами…

      – Я не хочу в Сибирь, Вениамин. А просто, как женщина, я тебе нравлюсь?

      – Зачем спрашиваешь? Давно, очень давно! Много лет! Да! Не удивляйся, я знаю тебя очень давно. Оказывается, это была ты! Хочешь, я прочту тебе еще один свой рассказ? Совсем короткий, и ты поймешь. Можно?

      – Зачем спрашиваешь.

      – Слушай. Он без названия. «Была трава, и была тропинка, и были ноги, которые шли по этой тропинке, шли, ступая мягко и бережно, словно ощупывая землю, и был край платья, широкого, как крылья большой белой птицы, от шагов крылья торопливо взмахивали, и казалось, что девушка плыла, тихо летела над тропинкой, – а шла она впереди меня, и я не видел ее лица…»

      И опять, как в тот раз, я скоро перестала