Зимняя вишня. Владимир Валуцкий

люблю детей, и они меня, потому что во мне, наверное, что-то есть еще детское. Это его фотография? Очень похож на тебя, значит мы с ним наверняка подружимся. Он в каком классе?

      – Он в саду, ему еще пятый годик.

      – Я его читать научу. Хорошие книжки. Знаешь, как важно, чтобы ребенок начал именно с хороших книжек. А какие будут зимние долгие вечера – когда мы все вместе! У нас часто будут гости, да? И мы будем их вкусно кормить, разговаривать, спорить, да? Волшебная будет жизнь, – мечтательно произнес он и даже глаза закрыл.

      – У меня тоже есть тост, – сказала я.

      Вениамин, помня о своих мужских обязанностях, тотчас наполнил рюмки, и я взяла свою:

      – Для меня очень важный.

      – Да. – Он повторил: – Да.

      – Знаешь, если честно… Когда ты сказал, что мы только потом учимся любить, и уважать, и исполнять долг, а поначалу нужно просто поверить друг другу – мне это, извини, глупостью показалось. Но ведь и наоборот бывает: любишь, но уже не веришь. А тогда и любовь уходит, наверное? Значит, главное все-таки в том, что надо поверить?

      – Конечно!

      – Это и будет начало. Давай выпьем за завтрашнее утро!

      Он поднял рюмку, но удивленно спросил:

      – А почему за утро?

      – Потому что утро – это будет уже продолжение. И потому что утро вечера мудренее. И потому что пора идти спать.

      Мы выпили наш ликер, и я встала, а во взгляде Вениамина мне почудилась какая-то тревога.

      – Вообще-то, я совсем еще спать не хочу…

      – Вставать рано. На Антошкиной тахте ты не поместишься, я тебе у него раскладушку поставлю.

      Он говорит, как будто с облегчением:

      – А я обожаю раскладушки! Я полжизни на раскладушке проспал, комната у нас с мамой, понимаешь, крохотная. Раскладушка, раскладушка, друг мой с детства дорогой! – прямо-таки запел он, когда я с грохотом вытащила скрипучую раскладушку, и радостно принялся помогать ее устанавливать. Принесла постельное белье, одеяло, заняла у Антошки подушку.

      – Смешной ты… Ну ложись. Спокойной ночи.

      Оставила Вениамина с его раскладушкой, постелила у себя и легла. Он, слышу, поскрипел раскладушкой и затих.

      И я лежу тихо, не шевельнусь, замерла. Часы тикают, сердце стучит… И гробовая тишина в соседней комнате. Бесконечная. Умер он, что ли? Лежу, лежу – не выдержала, встаю, запахиваю халат и иду к нему. Смотрю с порога: сидит на незастеленной раскладушке одетый, курит, лицо какое-то смятенное. Увидел меня:

      – Тебе тоже не спится?

      Совсем нехорошее лицо. Я спрашиваю:

      – Тебе плохо?

      – Мне прекрасно… Что ты…

      Я села напротив него на стул.

      – Вениамин…

      – Да?

      – Тебе плохо? Что-нибудь не так? Скажи!

      Он чуть покачивается, обхватив ладонями локти.

      – Как тебе сказать… Понимаешь…

      – Не понимаю. Ты скажи.

      – Все так… Просто никак не осмыслю твое решение… Всю меру нашей общей ответственности. Ты ведь искренний человек и честный, да?

      – Веня, ты о чем?

      Он