Если ты смеешься… Армейcкая повесть. Сергей Грачев

иначе невозможно; и город не очень велик, настоящий сводник.

      Была и частичка вины: раньше надо было думать, раньше рожать! А теперь – бесконечные дни и ночи без Ника, они такие длинные и их так много, что Анне кажется, это навсегда.

      Ой, Никита, мне страшно! Была у аллерголога. Илюшке ставили четырнадцать проб. Выявили два компонента: библиотечная пыль и шерсть овцы. Книги – в кладовку. Шерстяные вещи не носить. Хорошо, что у нас в Союзе днем с огнем изделия из чистой шерсти не найдешь.

      Водит Анна сына на массаж, поит валерианкой. Спит Илюшка полусидя, на двух подушках – так кашель меньше мучает. Убеди меня, Ник, скажи, что все будет хорошо, в тысячу раз лучше прежнего…

      Поздно вечером, когда Илюшка уже спал, и Анна, постелив себе постель, после душа собралась надеть пижаму, в дверь позвонили. Анна спешно накинула старенький мамкин халатик на голое тело и подошла к двери:

      – Кто?

      – Это я, – раздался знакомый низкий голос.

      Яков!

      Она быстро перетянула халатик пояском, запахнула ворот и открыла дверь. От Якова Качанкина сразу дохнуло коньяком и дорогим дезо. Впускать его в квартиру Анна не собиралась, но он так по-хозяйски шагнул на нее, что женщина невольно посторонилась. Захватчик!

      – К матери духи завезли. Вот, достал. – И он вынул из красивого импортного пакета коробку. Это были французские духи, о которых мечтали многие женщины, «Опиум». Они стоили больше компенсации, которую военкомат выплачивал за Никиту. Мать Якова Качанкина работала в промторге, и комсомольский вожак резинового завода, как и подозревала Анна, изредка приторговывал дефицитными вещицами. Конечно, для своих, проверенных.

      Она понюхала коробку, стараясь уловить сладковато-терпкий аромат, и со вздохом протянула духи Якову:

      – Возьми, у меня нет таких денег. А у матери просить не буду.

      – Аннушка, это подарок, – проникновенно промолвил Яков, и в его глазах засветилась плохо скрытая, а точнее, нескрываемая, почти агрессивная жадность. Жадность до неё, Анны. Даже желваки на его жестких скулах вздувались от волнения. – Ко дню рождения.

      – До моего дня рождения два месяца, – под наглым взором Якова Анна почувствовала себя обнаженной. И на самом деле она вдруг спохватилась: под тонким хлопчатобумажным халатиком на ней ничего не было.

      – Да за уколы это. Бери, бери, уколы стоят дороже… А ты без помады и краски еще красивее. Аннушка, у меня сегодня праздник. Можно? – Он достал из пакета бутылку армянского коньяка.

      – Ты что? – испугалась Анна, чувствуя, что откровенный взгляд Якова все более гипнотизирует ее, переходит всякие границы, делает совсем беспомощной. «Ты мне желанна», – говорил этот взгляд. – А Маринка зайдёт?

      – Все на даче, с ночевкой. Клубника усами заросла, – пояснил он и снял ботинки. Затем взял пакет с коньяком и спокойно, даже с достоинством продифилировал на кухню.

      Анна юркнула в комнату, открыла шкаф и, схватив трусики,