Если ты смеешься… Армейcкая повесть. Сергей Грачев

шпыняя глазами по комнатухе. – Махно, отпечатай мне «Клятву шофёра», а? Митяй послал… Только не к спеху.

      – Почему?

      – С табуретки читать придётся. Каждый вечер перед сном.

      Это Штапикову кара за диалог с Кольчужкиным. Митяй после него на три дня кряду в наряд заступил дневальным. О Штапикове уже пошли анекдоты по поводу его аппетита и нежелания трудиться, до автоматизма дошёл. Достаточно кому-нибудь рядом остановиться дух перевести – глянь, а рядовой Штапиков уже сидит и тихонько мурлычет: «Белая ночь опусти-илась над го-ородом…» Со стола в столовой он подбирает все объедки, а если несет кому-нибудь пайку, то обязательно частично «уронит» её по дороге.

      Никите любопытно, что предстоит читать воскресенскому качку с табуретки.

      Ты горяча, как радиатор!

      Поверь, твой двигатель – душа,

      Ты – новый мой аккумулятор —

      И без зарядки хороша!

      Глаза твои, как фары, светят

      И, как цилиндр, дышит грудь,

      Как диффузор, трепещут губы…

      Осанна завершилась такими словами:

      И если я нарушу клятву,

      Пусть коренные полетят,

      Пусть коленвал в дугу согнётся,

      И поршни в небо улетят!

      Особенно Никите понравилось про поршни. Именно на эти детали автомобиля, по мнению Махнова, были похожи Штапиковские скулы, видные даже с затылка.

      – У тебя хорошо, – заискивающе улыбнулся рядовой «дух» Штапиков. – Шкафчик с замочком. Сласти можно хранить.

      В этом весь Штапиков. Сласти!

      – Хошь анекдот?

      – Занят, – замахал на него руками Никита. Похабень одна!

      Неужели он и до армии был таким? Или в учебной роте качковую спесь поотшибли, и выявилось нутро? Учебку называют деревообрабатывающим комбинатом: привозят дубы, а выпускают липу. Никита не без наслаждения прислушивался к беседам опытных «дембелей». Это они прозвали Штапикова «курсантом» – колоссальной универсальной рабочей силой, абсолютно нежелающей трудиться!

      – А ты, моржовый, чего тут делаешь?

      – Я, товарищ майор… – Штапиков заметался в дверях, перегороженных сутуловатой фигурой майора Ушнарёва, прораба всех строительных дел части. У майора рачьи глаза, в зубах – полуизжеванная беломорина, в руках – пухлые папки с документами. Он всех солдат так называет: не рядовой, не боец, а хрен моржовый или покрепче.

      – Я, товарищ… дядя Юра…

      – Вот ведь хрен моржовый, – улыбается майор. – Марш работать! Племянничек нашёлся!

      Махнов затаил дыхание. Штапиков сказал: «Дядя Юра»! Немыслимо, родственник, что ли? Стукач, как есть стукач несчастный.

      – Отпечатаешь за две недели, до проверки, – майор положил на стол папки. – Обновишь наглядную агитацию в штабе, отпуск дам, краткосрочный. На трое суток, усёк? Но только осенью, не раньше. Можешь работать ночью.

      Никита уважал в людях доброту и гуманность и, к счастью, у майора