Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

того окошка.

      – Воин! В минуту опасности забыл даже и о револьвере.

      – Что я поделаю с этим револьвером супротив его ружья! – шептал Николай Иванович.

      – Да ведь у него ружье в чехле.

      – В чехле, да заряжено, а ты ведь знаешь, что мой револьвер без патронов.

      – Все-таки возьми его в руки… Ведь никто не знает, что он не заряжен. Возьми же.

      – Я, Глаша, боюсь подойти. Смотри, у этого черта какой нож за поясом.

      – Так ведь и у тебя есть ножик. Куда ты его задевал?

      – Я, должно быть, впопыхах уронил его под скамейку.

      – Ах, Николай Иваныч! Ну можно ли на тебя в чем-нибудь понадеяться! Ты хуже всякой женщины.

      – Да ведь я, душечка, в военной службе никогда не служил.

      – Подними же ножик.

      – Где тут искать! Я, душенька, боюсь даже и наклониться. Я наклонюсь, а этот черт как хватит меня!.. Нет, уж лучше так. Сама же ты говорила, чтоб не спускать с этого разбойника глаз. А то нет, это положительно не разбойник. Смотри, он вынул из сумки грушу и ест ее.

      – Да ведь и разбойники могут есть груши. Это не доказательство. Все-таки ты держи ухо востро.

      – Да конечно же, конечно же… Я, Глаша, сяду. Ведь уж все равно, что стоя, что сидя…

      И Николай Иванович, не спуская глаз с «разбойника», медленно опустился на диван около того окна, где стоял. Косясь на «разбойника», села и Глафира Семеновна. «Разбойник» взглянул на нее и ласково улыбнулся.

      – Успокоились? – спросил он по-немецки. – Ах, как мне жалко, что я напугал вас во время сна.

      – Тебя задирает, – прошептал жене Николай Иванович, не поняв, разумеется, что сказал «разбойник», и спросил ее: – Не понимаешь, что он бормочет?

      – Откуда же мне понимать!

      Не спускали с разбойника глаз супруги, не спускал с них глаз и разбойник. Сидели они в разных углах купе. Минуту спустя разбойник достал из сумки две груши, протянул их на своей ладони супругам и с улыбкой произнес: «Bitte». Глафира Семеновна съежилась, еще сильнее прижалась к уголку вагона и не брала. Николай Иванович протянул было руку, но жена остановила его:

      – Не бери, не бери… Может быть, отравленные груши, чтобы усыпить нас.

      – Ах, и то правда, – отдернул руку Николай Иванович. – А я хотел взять, чтобы не раздразнить его.

      «Разбойник» не отставал, сидел с протянутой ладонью, на которой лежали груши, и повторял:

      – Bitte, bitte… Ohne Seremonie…[97]

      – Я, Глаша, возьму, но есть не буду, – сказал Николай Иванович, взял грушу и кивнул «разбойнику», пробормотав: – Данке…

      «Разбойник» помолчал немного и опять произнес по-немецки:

      – На следующей станции я освобожу вас от своего присутствия. Я буду уже дома.

      Супруги, разумеется, ничего не поняли из его слов. Он все-таки показал им на уток и пробормотал по-немецки:

      – Вот везу жене. Это мой охотничий трофей. In Russland giebt es solche Enten?[98] – задал он вопрос, поясняя жестами, но его все-таки не поняли и оставили без ответа.

      Поезд

97

Пожалуйста, пожалуйста… Без церемонии…

98

В России есть такие утки?