Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

Глафиру Семеновну полнейшее уныние. Ей не спалось. Она была в тревоге. Поместившись с мужем вдвоем в отдельном купе вагона, она вдруг вспомнила, что читала в каком-то романе, как пассажиры, поместившиеся в отдельном купе, были ограблены во время пути злоумышленниками, изранены и выброшены на полотно дороги. В романе, правда, говорилось про двух женщин, ехавших в купе, – думалось ей, – а она находится в сообществе мужа, стало быть, мужчины, но что же значит этот мужчина, ежели он спит как убитый? Какая от него может быть защита? Разбойники вернутся в купе, один набросится на спящего мужа, другой схватит ее за горло – и вот они погибли. Кричать? Но кто услышит? Купе глухое, не имеющее сообщения с другим купе; вход в него с подножки, находящейся снаружи вагона.

      – Николай Иваныч… – тронула она наконец за плечо спящего мужа.

      Тот пронзительно всхрапнул и что-то пробормотал, не открывая глаз.

      – Николай Иваныч, проснись… Я боюсь… – потрясла она еще раз его за рукав.

      Николай Иванович отмахнулся рукой и произнес:

      – Пусти, не мешай.

      – Да проснись же, тебе говорят. Я боюсь, мне страшно…

      Николай Иванович открыл глаза и смотрел на жену посоловелым взором.

      – Приехали разве куда-нибудь? – спросил он.

      – Не приехали, все еще едем, но пойми – мне страшно, я боюсь. Ты так храпишь бесчувственно, а я одна не сплю, и мало ли что может случиться.

      – Да что же может случиться?

      – Я боюсь, что на нас нападут разбойники и ограбят нас.

      И она рассказала ему про случай в отдельном купе на железной дороге, про который она читала в романе, и прибавила:

      – И зачем это мы сели в отдельное купе?

      Николай Иванович тоже задумался.

      – Недавно даже писано было, что усыпляют на железных дорогах разбойники, хлороформом усыпляют, а ты спишь как убитый, – продолжала Глафира Семеновна.

      – Да ведь я чуть-чуть… – оправдывался Николай Иванович.

      – Как чуть-чуть! Так храпел, что даже стук колес заглушал. Ты уж не спи, пожалуйста.

      – Не буду, не буду… Я сам понимаю теперь, что надо держать ухо востро.

      – Да конечно же… Двери снаружи… Войдут – меня за горло, тебя за горло – ну и конец. Ведь очень хорошо понимают, что в Париж люди едут с деньгами.

      – Не пугай, не пугай, пожалуйста, – отвечал Николай Иванович, меняясь в лице, и прибавил: – И зачем ты это мне сказала! Ехал я спокойно…

      – Как зачем? Чтобы ты был осторожнее.

      – Да ведь уж ежели ворвутся разбойники, так будь осторожен или неосторожен – все равно ограбят. Не пересесть ли нам в другое купе, где несколько пассажиров? – задал он вопрос.

      – Как же ты пересядешь, ежели поезд летит безостановочно, как стрела, а купе наше не имеет внутреннего сообщения с другим купе?

      – И то правда. Тогда вот что… Не вынуть ли мне деньги-то из кармана и не переложить ли за голенищу?

      – А ты думаешь, что нападут разбойники, за голенищей