Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

подозрительно посматривал. Даже встал на подножку и прямо заглянул в наше купе.

      – Да что ты?

      – Верно, верно. А вид у него совсем разбойницкий, шляпа с самыми широкими полями, на плечах какая-то накидка… Ну, одним словом, точь-в-точь как ходят разбойники в здешних заграничных землях.

      Николай Иванович в раздумье чесал затылок.

      – А уж потом ты его не видала, этого разбойника? – спросил он жену.

      – Да где же видеть-то, ежели мы с тех пор нигде не останавливались? Поезд уже с час летит, как птица.

      – Бодрись, Глаша, бодрись… Теперь кто взглянет к нам в купе – сейчас будет видеть, что мы вооружены, что мы приготовившись. Тоже ежели и разбойник увидит револьвер, так еще подумает – нападать или не нападать.

      – Ты уж, пожалуйста, только не спи, – упрашивала жена.

      – Какой тут сон! До сна ли мне теперь?

      У двери с наружной стороны кто-то закопошился, что-то звякнуло, блеснул огонек. Николай Иванович вздрогнул. Глафира Семеновна побледнела и забормотала:

      – Господи, спаси и помилуй! Возьми, Николай Иваныч, револьвер хоть в руки. Возьми скорей.

      Николай Иванович протянул руку к револьверу. В это время спустилось стекло купе и в отворенное окно показалась голова кондуктора.

      – Bitte Fuhrkarten, mein Herr[94], – проговорил он.

      Николай Иванович, держа в одной руке револьвер и как бы играя им, другой рукой подал кондуктору билеты и не сводил с него глаз. Кондуктор покосился на револьвер и пробормотал:

      – Jetzt können Sie bis Verniers ruhig schlаfen[95].

      – Видишь, видишь, какая подозрительная рожа! – заметила Глафира Семеновна.

      – Действительно подозрительная, – согласился Николай Иванович.

      XXI

      Беспокойство супругов о том, что они могут быть ограблены в купе разбойниками, все усиливалось и усиливалось и наконец дошло до крайних пределов, когда во время минутной остановки на какой-то станции дверь купе отворилась и в ней показалась гигантская фигура с дымящейся короткой трубкой во рту, в широкополой шляпе с тетеревиным пером, в венгерке и с охотничьим кинжалом за поясом. Фигура в одной руке держала серый непромокаемый плащ, а в другой ружье в чехле. Глафира Семеновна пронзительно взвизгнула и инстинктивно бросилась от фигуры к противоположной двери купе. Отскочил к другой двери и Николай Иванович, забыв даже захватить лежавший на диване револьвер. Он был бледен как полотно и силился отворить изнутри дверь, чтобы выскочить из купе, но дверь была заперта снаружи.

      – Кондуктор! Хер кондуктор! – закричал он не своим голосом, но глас его был гласом вопиющего в пустыне; фигура влезла в купе, захлопнула за собою дверь, и поезд снова помчался.

      Глафира Семеновна тряслась, как в лихорадке, на глазах ее были слезы. Она жалась к мужу и шептала:

      – Разбойник… Тот самый разбойник, который уже заглядывал к нам в купе на одной из станций. Что нам делать? В случай чего я буду бить стекла и кричать.

      Фигура

94

Позвольте ваши билеты, сударь.

95

Теперь вы можете до Вернье спать спокойно.