На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь. Пелам Гренвилл Вудхаус

Ничего! – Сэр Герберт затряс головой, словно отгонял муху. – Она напилась. Уведи-ка ее к себе, Лидия, и подержи, пока не уедет.

      – Да, ты прав.

      Тони удивленно на них глядел.

      – Господи! – воскликнул он. – В чем дело?

      – Она болтливая дура, – сообщил сэр Герберт. – Может навыдумывать про твоего отца…

      – При чем тут отец?

      – Ну, про меня. Про кого хочешь. Ради бога, не спрашивай!

      – Почему ты волнуешься?

      – Я? Волнуюсь? Какая чушь! Я ничуть не волнуюсь.

      – А, вон что! – обрадовался Тони. – У тебя с ней что-то было!

      – Тони, – сказала леди Лидия, – не говори глупостей.

      – Лидия, пошли, – сказал сэр Герберт. – Зачем мы теряем время? Поймай ее и держи, пока не проспится. Может, она сейчас рассказывает.

      Когда дверь за леди Лидией закрылась, Тони обернулся к дяде.

      – Ну, дядя Герберт, посмотри мне в глаза. Было у вас что-то двадцать пять лет назад?

      Сэр Герберт фыркнул.

      – Конечно, нет! Двадцать пять лет назад я предпочитал хористок.

      – Хм… – сказал Тони. – Как-то ты странно говоришь. Уклончиво. Меня всегда удивляло, что ты ей платишь.

      – Мой дорогой! Она нам преданно служила!

      – Ладно, я сам ее люблю, особенно на расстоянии. Сида я люблю меньше. Наверное, бранит аристократов в Гайд-парке. На меня смотрит так, словно я торможу прогресс. Знал бы он, что такое быть графом! Побыл бы на моем месте!

      – Господи! – закричал сэр Герберт. – Что ты говоришь?

      – А что? Мы, графы, самые несчастные люди. Хозяйство само собой не идет. Если бы Сид Прайс оказался…

      – Тони! Прошу тебя!

      – Что ты волнуешься? Дрожишь весь…

      – Я не дрожу.

      – Дрожишь, как цветок на ветру. Скажи мне, дядя Герберт…

      – А, вот вы где!

      Из двери торчала голова мамаши Прайс. Сэр Герберт нашел в ней сходство с Медузой.

      – Господи! – застонал он. – Где же Лидия?

      5

      Мамаша Прайс скромно просочилась в комнату. В руке у нее был полупустой бокал, чем и объясняются, вероятно, изменения, достаточно резкие, а вот хорошие ли – это как кому. Из глубин скорби она взмыла на вершину радости.

      – Можно? – осведомилась она. – Вы тут, а я – там, хе-хе! Скажут, я выйду. Пора нам, мой миленький, потолковать, – добавила она, обращаясь к лорду Дройтвичу.

      Тони попятился. Да, она шаталась, но поцеловать его могла.

      – Нянечка! – взмолился он. – Не надо, я занят!

      Мамаша Прайс захихикала.

      – Да уж, не свободен, хе-хе! Захомутали. Поздравляю – ик – и желаю. А вам стыдно, Сырырбырт!

      – Почему? – растерялся баронет. – Что я такое сделал?

      – Сами знаете… ик…

      – Вы бы лучше прилегли!

      Мамаша Прайс обиженно выпрямилась, веселье ее угасло.

      – Прям счас! – отвечала она. – Хватит, я от вас нахлебалась!

      – Ну что это! – вскричал сэр Герберт, кидаясь к входившей в комнату супруге. – Лидия, зачем ты ее выпустила?

      – Я ее не поймала, – ответила леди. – Скорее всего, она рыскала по дому.