Голод. Лора Таласса

Голову остается только положить ему на плечо, больше некуда, и я волей-неволей вдыхаю его запах. Вот так спят влюбленные, уютно примостившись в объятиях друг друга.

      Почему я вообще об этом думаю?

      – Только не воображай себе ничего такого, – говорю я вслух, как будто это не у меня, а у всадника в голове бродят грязные мысли.

      – Ну да, твое тело сейчас так соблазнительно, – язвит он.

      Щеки у меня слегка теплеют.

      – Я же не знаю, на что ты способен.

      – У меня сейчас даже рук нет. Пока я не получу их назад, думаю, ты можешь не беспокоиться о моих способностях.

      – Погоди-ка… получишь назад? – переспрашиваю я слабым голосом.

      Всадник не отвечает. Но теперь я уже не могу думать ни о чем, кроме его ран. Как сейчас вижу перед собой его чудовищно изуродованное тело, лежащее в грязи, словно выброшенный мусор.

      – Как ты выжил после того, что с тобой случилось? – спрашиваю я.

      Молчание.

      – Я не могу умереть, – наконец отвечает он.

      Не может?

      – А-а.

      Молчание затягивается.

      – Как тебя зовут? – спрашиваю я. Насколько мне известно, всадников четверо, и я не имею ни малейшего представления, кто из них передо мной.

      Клянусь, я чувствую, как он смотрит на меня своими пугающими зелеными глазами. Начинает смеяться в темноте.

      – А ты не знаешь? – говорит он наконец. – Я – Голод, третий всадник апокалипсиса, и я здесь, чтобы убить вас всех.

      Глава 9

      Что бы он ни говорил, он не убивает меня. По крайней мере, пока.

      Однако он не перестает смеяться, и от этого смеха у меня волоски на руках встают дыбом. Самое время убрать голову с его плеча и мотать отсюда.

      И почему я вечно влипаю в такие переделки?

      А Голод все смеется, смеется и смеется. Этот человек определенно тронулся умом. В какой-то момент его смех начинает звучать иначе, громче, и наконец переходит в рыдания.

      Я лежу в его объятиях, чувствуя себя еще более неловко и неуютно, чем раньше. Не знаю, чего я ожидала, когда спасала его, но вряд ли этого.

      Третий всадник апокалипсиса лежит рядом со мной, и у него нервный срыв.

      Звучит это страшно. Его плечи вздымаются с каждым всхлипом.

      Я не знаю, что делать. Я думала, самое трудное – это спасти его, но теперь ясно, что физически всаднику ничто не грозит… пока что, а вот рассудок его в опасности. Он до сих пор заперт в какой-то тюрьме, и я не знаю, как его освободить.

      Наконец, не придумав ничего лучшего, я протягиваю руку и снова начинаю гладить всадника по волосам.

      – Ш-ш-ш, – бормочу я, – все хорошо. Все будет хорошо.

      Пустые банальности слетают с моих губ. Я сама не знаю что говорю. Конечно, все совсем не хорошо, и ничего хорошего не будет, и мне совершенно незачем утешать Голода (чертово дерьмо!) и стараться, чтобы ему стало легче.

      От моих поглаживаний плач всадника затихает. Теперь он только судорожно втягивает воздух.

      Моя рука замирает.

      – Не останавливайся, – говорит всадник дрогнувшим голосом.

      Я возвращаюсь к своей миссии милосердия. Долгое время