Голод. Лора Таласса

собой тянется к пятнам света. Это не украшение. Эти пятна светятся прямо на коже.

      Я перевожу взгляд на лицо незнакомца, скрытое под всклокоченными волосами. Пульс у меня учащается.

      Возможно ли это?..

      Но тогда выходит, что слухи правдивы. Те самые нелепые, пугающие слухи.

      Нет, конечно, этого не может быть. Того, кто может сотрясать землю и уничтожать посевы, людям не одолеть.

      Но теперь я слышу, как пульсирует кровь в ушах, и все смотрю и смотрю на это лицо, прикрытое завесой мокрых волос.

      Повинуясь внезапному порыву, я протягиваю руку, убираю мокрые пряди с лица мужчины и заправляю их за ухо.

      При моем прикосновении его глаза распахиваются. Радужка у них ярко-зеленого цвета.

      Вскрикнув, я отшатываюсь и шлепаюсь на землю.

      Боже правый, святые угодники! Что же за хрень творится?

      – Помоги… – шепчет незнакомец, и тут же глаза его снова закрываются.

      Вся дрожа, я смотрю на бесчувственное тело всадника.

      Он жив. Всадник. Тот, кто послан Богом, чтобы убить всех. Он жив, у него недостает каких-то частей тела, и вот он просит меня о помощи.

      Я обхватываю себя руками за плечи. Что же мне делать?

      Рассказать всем в городе. Люди же должны знать, что всадник здесь.

      Но кто же мне поверит? Еще час назад я бы сама не поверила.

      Ну, сочтут тебя дурочкой, и что? Ты расскажи, а они уж пускай сами решают.

      Я поднимаюсь на ноги и торопливо иду прочь. Но… останавливаюсь. Бросаю неуверенный взгляд через плечо.

      Этот человек – сверхъестественное он существо или нет – так изранен, что не в состоянии никому навредить. И, судя по его ранам, не такой уж он страшный монстр, как про него рассказывают.

      Кто-то же сделал это с ним. И этот кто-то наверняка был человеком.

      Я еще какое-то время смотрю на изуродованное тело.

      «Помоги». Единственное слово, которое он смог выдохнуть, было просьбой о помощи. При этой мысли у меня что-то сжимается в груди.

      Если это и правда всадник… мне определенно лучше просто уйти.

      И все же я стою посреди дороги, не сводя с него глаз.

      Мне вспоминается тетя, которая меня, в общем-то, в гробу видела. Если бы я вот так лежала в канаве, не уверена, что она стала бы меня спасать.

      Я знаю, каково это – быть никому не нужной.

      И если бы я была ранена и умоляла о помощи, мне бы хотелось, чтобы кто-то откликнулся. Хотя бы незнакомец.

      Я сглатываю комок.

      Черт побери все на свете, я это сделаю!

      Дождь так и хлещет. Я хватаю всадника под мышки, рыская взглядом по грязной дороге. На полузаброшенной тропе никого. Никого, кроме меня и всадника. Но кто-нибудь появится непременно, это лишь вопрос времени.

      С трудом, шажок за шажком, я волоку всадника с дороги к заброшенному дому, где играла когда-то в детстве. Даже с обрубленными конечностями он весит больше, чем целая корова, причем жирная корова.

      Все это время сердце у меня бешено колотится. Кто бы ни сделал это, он и сейчас еще может быть где-нибудь поблизости.

      И он наверняка ищет всадника.

      Едва