.

Одни поля и посадки, луга и тенистые рощи, озёра и речки, и чем ближе к заповеднику, тем больше чудесных меловых холмов, а затем и гор, от которых заходилось смехом что-то внутри.

      К приезду на Гремучую Гору в душе стало совсем светло. Почти все были во дворе на скамейках у общего стола. Кто-то готовил еду, кто-то наливал себе попить. Антон, ответственный за адаптацию, бренчал что-то на гитаре, сидя на покосившейся табуретке. Вокруг всех обступили те самые меловые холмы.

      Аня нашла глазами уже порядочно уставшую от шума Настю, а рядом с ней и Сашу.

      – Вот ты где, Антипчик! Заждались, заждались, – сказал он, отделяя один пластиковый стаканчик от стопки других.

      Аня плеснула себе грушевого лимонада и слилась с толпой, такая же, как и все. Это было к лучшему. За столом долго пили, ели, пели песни, чествуя гремучегорских новичков. Травили байки о том, как хотелось поначалу домой и как страшны были летучие мыши в пещерах. Как однажды кто-то заблудился и поставил все Кривинцы на уши. Говорили о том, что с местными нужно держать ухо востро, особенно после города. Аня почувствовала себя в детском лагере – или, если уж честно, снова в диалектологической экспедиции. Хотя они теперь ей грозили лишь одиночные – больше филологов в коллективе не было.

      Слушая о том, чем она собирается заниматься, геологи и биологи строили уважительные, но ничего не понимающие физиономии. Историки же, такие, как Настя, были ближе и понимали больше, но всё равно шутили, что филологи всегда не от мира сего. А для Ани это была сама жизнь. Каждое сказанное слово отдавалось где-то внутри, в механизме её естества, и вызывало отклик. Укреплялись нити, ведущие к окружающим, мало-помалу становилось привычнее, понятнее и легче. К обеду, когда все стали расходиться по домикам, она и старички смотрели друг на друга уже по-приятельски.

      Переждав в прохладе самое пекло, Аня снова вышла и уже у двери наткнулась на Сашу.

      – Пойдём наверх, – будто бы не терпя возражений, сказал он.

      И они стали подниматься по длинной-длинной лестнице, ведущей по склону.

      – Я вчера до самого верха дошёл… со счёту сбился. Говорят, тут четыреста тридцать две, а я хочу сам проверить.

      Спрашивать о том, зачем, показалось бессмысленным.

      – Но сейчас мы не за этим. Там не доходя до верха есть одна тропинка…

      Аня почувствовала то же, что чувствовала вчера, когда за ней плёлся Сырин, и захотела, чтобы там, на той тропинке, ещё кто-нибудь был.

      Но никого не было.

      Наконец перила прервались, и Саша шагнул в сторону первым. Она чуть приостановилась, настроившись на структуру его нити, и легонько тронула её.

      – Ты чего?

      – Ай, да просто…

      Всё было в порядке. Вроде бы. Тропинка петляла по холмам, то расширяясь, то сужаясь, пока не стало слышно журчание воды. Саша увидел, как изменился Анин взгляд, и заулыбался.

      – Это родник?

      – Угадала. Почти. А знаешь, что это значит?

      – Не знаю.

      – Это начало Кривули, – рассмеялся Саша.

      Его