Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 3. Идентичность. Валерий Алексеевич Антонов

либо не имеют данного материала. В первом случае они вообще не имеют права на существование, во втором – это понятия, а не идеи. Даже если бы идеи Бога и бессмертия навязывали себя с этой непреодолимой необходимостью, они все равно не были бы идеями в собственном смысле слова, потому что в качестве носителя детерминации мысли они выдвигают нечто, что, конечно, отличается от самой мысли и никак не может быть проанализировано из нее одной. Это реальные существования, которые утверждаются там. То, что их никто в данный момент не видит и не ощущает, не является возражением. Ведь если бы от этого зависело, то все наши выводы о будущем или о вещах, которые ни один человек никогда не видел и не чувствовал и никогда не увидит и не почувствует, например, о недрах земли и тому подобном, были бы несостоятельны. Если бы мы не могли умозаключать о будущем, то не было бы никакого знания законов, а только суммы ранее пережитых восприятий, то есть никакого знания вообще. Конечно, наши законы природы обещают восприятия в будущем, поскольку мы знаем их из прошлого и настоящего. Но и это не зависит от того, что объект, о котором говорится, действительно взят из круга известных восприятий, а только от того, что он только мыслится как возможно воспринимаемый вообще. Чтобы объяснить инстинкты животных, предположим, что у них есть органы чувств, которые мы знаем только в той мере, в какой нам известно общее понятие органа чувств, но которые мы не можем представить себе в частности, и мы вполне можем представить себе, что у допотопных животных были ощущения вкуса и запаха, о которых мы ничего не знаем и которые никогда больше не возникнут. Таким образом, идея организаций, которые настолько сильно отличаются от известных нам, что мы даже не можем представить себе их сенсорные восприятия, сама по себе допустима. Как в случае только что упомянутых органов чувств животных нам известно из нашего опыта нечто, но только то, на что указывает название в целом, так и в последнем случае нам было бы известно из нашего опыта нечто, хотя и более общее, именно то, что составляет общее понятие о чувственном восприятии. И поэтому в конце концов мы могли бы довольствоваться и еще более общим моментом – содержанием сознания. Нам позволено выдумать то, что для нас совершенно незаметно, что совершенно непознаваемо из нашего опыта, если только известно хотя бы с той стороны, что это есть содержание сознания, столь же объективное для нашего мышления, как его объекты для нашего, и столь же отличное от самой мыслительной деятельности, как отличны от нее известные объекты нашего мышления. Это зависит только от того, говорят ли и какие основания в пользу предположения о таком содержании сознания, совершенно неизвестном нам в своей конкретной природе. Могут быть разные мнения о том, что возможно или будет возможно для нас в будущем, для последующих поколений, для мыслящего сознания чувствовать или иметь объективно