Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

лед – агат.

      Все брызги, искры или всплески.

      А водоем, откуда все пришло,

      лежит бесцветно и неощутимо

      между колонн-стволов, как зеркало, что дымом

      сжигаемой листвы заволокло…

      И назначенье светлых лоджий парка

      еще темно. Здесь времени назло

      не храму ли расти до неба, чтоб легло

      на душу облегченье, и крыло,

      небесной ласточки напрягшаяся арка,

      земли коснулась тенью – и лица?

      Едва ли церковь… Или же дворца

      здесь вечный остов? память о барокко?

      Но слишком низко пали облака,

      тяжел орнамент веток, и тоска

      непросвещенная, запавшая глубоко

      в невидящем пруду, в стекле его зрачка.

      Скорее, сад – холодный дом Творца,

      оставленный расти пустым и неуютным,

      чтобы в существовании минутном

      ты не забыл, что жизни нет конца.

Сентябрь 1972

      «Кто знает, какой из ничтожных забот…»

      Кто знает, какой из ничтожных забот,

      какой из хозяйственных нужд

      обязан духовностью взгляд?

      Посмотришь, твой спутник, казалось бы, чужд

      обыденной жизни, касаясь, как сад,

      ветвями до нежных высот.

      Посмотришь: лицо его оживлено

      извилистым деревом мысли его,

      и внутренне листья дрожат –

      не путник в троллейбусе, но существо,

      рожденное в доме дриад,

      глядит на дома и деревья – в окно,

      скользящие плоско назад.

      Посмотришь: глаза его там, на стекле,

      наполнены скорбью текут

      почти без причины, почти…

      Не спрашивай, что опечалило? – труд

      напрасный… А спросишь, прости,

      когда промолчит он в ответ.

      В томленьи попутчика, в муке пути

      причины возвышенной нет,

      как дереву слова на этой земле,

      как мысли, что вьется движенью вослед,

      нет силы возвысить униженный бред,

      ни дольней дорогой брести.

Май 1972

      «Прекрасен лоб, когда обезображен…»

      Прекрасен лоб, когда обезображен

      крылоподобной складкой

      от мысли горестной, но сладкой,

      сплетающейся с пасмурным пейзажем.

      Душа захвачена любовной этой схваткой

      природы мысли с этой мыслящей природой,

      чей поцелуй тысячеротый

      сквозит болотной лихорадкой.

      Я спрашиваю – ежели развяжем

      печальный узел, будет ли свободой

      то состояние с любовью и работой,

      где самый воздух грустью не окрашен?

      Я спрашиваю – если бы украдкой

      не посмотреть в окно, хотя бы с неохотой, –

      как был бы вид внезапной смерти страшен!

      Не синяя гряда небесных башен,

      но тело, сотрясаемое рвотой,

      но мысль, источенная чернью и чахоткой.

Апрел – май 1972

      «Есть пешехода с тенью состязанье…»

      Есть пешехода с тенью состязанье –

      то за спиной она,