Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

забот –

      не там ли последний романтик умрет?..

      Вода зацвела, застоялась, застыла.

      Здесь больше не надо ни воли, ни силы,

      ни тайной свободы, ни прочих свобод.

      Здесь музыка льется и кровь мою пьет,

      как стебель кувшинки, связующий руки,

      обвившись вокруг… И нежданная, в звуке

      завяжется боль потому ли, что плод –

      в мучительной завязи нового знанья

      о мире до дна оголенном, до срама,

      до ямы, до судороги отрицанья…

1970–1971

      «Для неродившейся души что горше похвалы?..»

      Для неродившейся души что горше похвалы?

      что порицания тяжеле?

      В нас качеств нет, ни света нет, ни мглы –

      лишь брезжит еле-еле

      бесформенный комок на острие иглы…

      О, сердце-бабочка, мы живы ль в самом деле?

      Или настолько, сердце, слаб твой однодневный взлет –

      слабее крылий трепетанья

      прозрачной (уснувшей) бабочки, что как бы не живет,

      лишь ветра чувствует дыханье?

      На беспорядочном пути то крен, то поворот –

      не все ль равно? Зачем ей расстоянье?

      И ты не спрашивай, зачем летаешь кувырком,

      зачем в паденьи угловатом

      опору ищешь ты, как будто строишь дом

      из воздуха и аромата

      расплавленного меда над цветком…

      Но крыша, Господи, прозрачна и крылата!

1971

      «О, расскажи мне о ничто…»

      О, расскажи мне о ничто

      в осколках глаз его стеклянных,

      где столько ягод на полянах,

      блестящих капель на пальто.

      Стекающих в твою ладонь

      минут, потерянных в слияньи…

      О, сколько ягод в смуглой длани

      мерцает, плещется, – но тронь

      губами – мокрое пятно.

      Вода, проникнувшая в поры.

      Разлуки, встречи или ссоры –

      одно касание, одно

      до влажной кожи, до руки

      пружинящей, но и прильнувшей,

      и глаз печальных блеск потухший,

      и всплеск невидящей реки…

Февраль 1972

      Черника

      Земную жизнь пройдя до половины…

      Перевод с итальянского

      Земную жизнь пройдя до середины,

      споткнулась память. Опрокинулся и замер

      лес, погруженный в синеву.

      Из опрокинутой корзины

      струятся ягоды с туманными глазами,

      из глаз скрываются в траву…

      Черника-смерть! Твой отсвет голубиный

      потерян в россыпях росы, неосязаем

      твой привкус сырости, твой призрак наяву.

      Но кровоточит мякоть сердцевины –

      прилипла к нёбу, стала голосами,

      с какими в памяти раздавленной живу.

Октябрь 1971

      Вишни

      Густо-вишневый, как давленых пятна

      ягод на скатерти белой,

      миг, обратившийся вечностью спелой, –

      прожитый, но возвращенный обратно!

      То-то черны твои губы, черны!

      Двух