Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

змеиное раздвоенное жало

      внутри зеленых ягод задрожало,

      когда вовнутрь себя вернулся взгляд –

      он только и застал, что город-вертоград

      растоптанной любви, копыта и канала.

      Лишь остовы на островах!

      Их ребра красные подобны спящим лозам,

      их лица, увлажненные наркозом,

      их ягоды блаженные в устах

      раздавлены. Текут на мусорную землю.

      Но светел шар небесного стекла,

      и времени прозрачная змея

      влюбленных облегла кольцом небытия.

Март 1972

      «Прекрасно буршества пригубленное пиво…»

      Прекрасно буршества пригубленное пиво,

      и хмель глубок, и густо-зелен сон…

      Вот искушенье памяти – вкушен

      бессмертия напиток торопливый

      в ином рождении, где бродит по стране

      философ странствующий, где вино в броженьи –

      но мысль уже пьяна до головокруженья,

      и предвкушенье выпивки вдвойне

      пьяней вина. И жизни предвкушенье

      прекрасней жизни. Глянцевые сливы

      глубоких синих слез, упавшие в траву,

      лежат нетронуты, но внутренне счастливы –

      их солнцем-веществом навеки проживу!

      И в памяти – как будто наяву

      их не было (плоды воображенья) –

      года студенчества дрожат, и цельны, и полны

      своей иссиня черной тишины

      и сока невкушенного забвенья.

Март 1972

      Вопрос к Тютчеву

      Вопрос к Тютчеву

      Я Тютчева спрошу, в какое море гонит

      обломки льда советский календарь,

      и если время – Божья тварь,

      то почему слезы хрустальной не проронит?

      И почему от страха и стыда

      темнеет большеглазая вода,

      тускнеют очи на иконе?

      Пред миром неживым в растерянности, в смуте,

      в духовном омуте, как рыба безголос,

      ты – взгляд ослепшего от слез,

      с тяжелым блеском, тяжелее ртути…

      Я Тютчева спрошу, но мысленно, тайком –

      каким сказать небесным языком

      об умирающей минуте?

      Мы время отпоем, и высохшее тельце

      накроем бережно нежнейшей пеленой…

      Родства к истории родной

      не отрекайся, милый, не надейся,

      что бред веков и тусклый плен минут

      тебя минует, – веришь ли, вернут

      добро исконному владельцу.

      И полчища теней из прожитого всуе

      заполнят улицы и комнаты битком…

      И – Чем дышать? – у Тютчева спрошу я –

      и сожалеть о ком?

Ноябрь 1970

      «Во дни поминовения минут…»

      Во дни поминовения минут,

      в себя вместивших жизнь десятилетий,

      не я шепчу: вернитесь! Это ветер

      сухими письмами шуршит, которых не прочтут,

      чужими жизнями, которым не ответим…

      О, если бы земля прияла их под спуд

      и успокоила – мы знали бы: не встретим

      безмолвных лиц и голосов безлицых

      во книгах-кладбищах, во дневниках-гробницах.

      Во