Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

среди поля.

      Клио с цветком. Голубая старуха долин.

      Клио с цевницей и Клио в лохмотьях тумана,

      Клио, и Клио, и Клио, бессвязно и пьяно,

      всех отходящих целуя – войска, и народы, и страны

      в серые пропасти глаз или в сердце ослепшее глин.

Лето 1972

      Кассандра

      В бронзовом зеркале дурочка тихая, дура

      видит лицо свое смутным и неразрешимым…

      Палец во рту или брови, сведенные хмуро.

      Тише, мол, ежели в царстве живете мышином.

      В даль бессловесную Греции с красным отливом,

      с медною зеленью моря, уставилась глухонемая.

      Плачет душа ее, всю пустоту обнимая

      между зрачками и зеркалом – облачком встала счастливым.

      Прошлое с будущим связано слабою тенью,

      еле заметным движеньем внутри золотистого диска,

      да и мычанье пророчицы только снаружи мученье,

      в ней же самой тишина – тишина и свеченье…

      Море луны растворенной к лицу придвигается близко.

      Прошлое с будущим – словно лицо с отраженьем,

      словно бы олово с медью сливаются в бронзовом веке.

      В зеркале бронзы – не губы ль с больным шевеленьем?

      Не от бессонницы ли эти красные веки,

      или же отсвет пожара?.. Не Троя кончается – некий

      будущий город с мильонным его населеньем.

Январь 1972

      Град

      Светло-пасмурно в небе.

      Ослепительно-зелены крыши.

      Лупит град по суглинку канав.

      Так покорна вмешательству свыше

      глина жизни – и вязнет, и лепит

      самое себя, тайно поправ

      самое себя. Град поднебесный

      тяжкой обувью землю истопчет,

      но в даруемом свете легка

      вся горит она, словно бы сводчат

      потолок в этой горенке тесной,

      в этой келье свечной языка!

      Чудный град отворен летописцу.

      Ослепительно-зелены крыши.

      Слепки капель на глине живут.

      Так, наверное, клинопись дышит

      в удлиненном желаньи напиться

      ледяными толчками минут.

Март 1973

      Летописец

      От сотворенья мира скудных лет

      шесть тысяч с хвостиком… Итак, хвостато время.

      Как пес незримый ходит между всеми.

      Шесть тысяч лет, как дьяволово семя

      взошло тысячелистником на свет.

      И наблюдая древнюю игру

      малейшего худого язычка

      чадящей плошки с тьмою, чьи войска

      пришли со всех сторон, свалились с потолка,

      прокрались тенью к белому перу,

      запишет летописец в этот год,

      обильный ведьмами, пожарами и мором,

      желанное пророчество о скором

      конце вселенной. Трижды крикнет ворон.

      Запишет, Господи, и счастливый умрет.

      Шесть тысяч кирпичей связав таким раствором,

      что крыса времени (творение ничье)

      источит до крови пещерное зубье,

      кромсая стены, – инобытие

      приимет глина, ставшая собором,

      где