Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

серп в освещенье подвешен (от страха

      перед ночью), но гуще при месяце мгла,

      жестче мякоть подушки, чем плаха.

      Ждет гостей человек из подполья. Вот гостья вошла.

      Улыбается. Тает зубов ее страждущий сахар.

Январь – февраль 1972

      К портрету N. N.

      Должно быть, стилизованный портрет

      цареубийцы с тихими глазами

      все так бы и торчал в оконной раме,

      вцепивши пальцы в позолоченный багет.

      Как посинели! Судорогой, что ли,

      внезапно сведены? Обгрызенных ногтей

      царапанье, цеплянье. Визг детей

      там за стеной, на улице, на воле.

      Должно быть, неподвижность не по нем,

      но пахнет мясом действие любое –

      паленой шерстью павшего героя,

      зрачка раздавленным желтком…

      Его расширенные ноздри. И глазницы –

      две черные дыры в недышащем стекле…

      Да, только так, портретом на столе

      и силуэтом за окном – не шевелиться.

      Должно быть, – террорист небытия

      посланец в этот мир измены и движенья –

      он полон смерти, полон искушенья

      шагнуть за раму, выйти за края!

      Но беден был творец его и болен

      чахоткой, как всегда, и кистию больной

      лицо его покрыл последней белизной,

      а губы синие к молчанью приневолил.

Май 1972

      Дым камня

      Событья умерли. Одни преданья живы.

      И камня острый дым в готическом костре

      все к небу тянется, все тянется, счастливый…

      О, готика души нечаянна в добре,

      но память холодна, и камень рук не греет…

      В окно посмотришь – зябко на дворе –

      и в душной комнате затылок леденеет.

      Душа пережила и Средние века.

      Все помнит, все взяла, и все оттуда – с нею,

      лишь камень пляшущий лишился языка,

      лишь пламя в очаге окаменело,

      но кажется живым издалека.

      Событья умерли. Словам вернулось Дело.

      Но даже слово смертно, и когда

      его зеркальное в стекле растает тело, –

      останется одна испарина стыда…

      Что делать с пустотой, с беспамятством и мукой

      души, не оставляющей следа

      от суеты своей тысячерукой?

Апрель 1972

      Флейта времени

      О времени прохожий сожалеет

      не прожитом, но пройденном вполне,

      и музыка подобна тишине,

      а сердца тишины печаль не одолеет,

      ни шум шагов, бесформенный и плоский…

      Над площадью, заросшею травой, –

      гвардейского дворца высокий строй,

      безумной флейты отголоски.

      Бегут козлоподобные войска.

      Вот Марсий-прапорщик, играющий вприпрыжку. –

      Вот музыка – не отдых, но одышка.

      Вот кожа содранная – в трепете флажка!

      Прохожий, человек партикулярный,

      парада прокрадется стороной…

      Но музыка, наполнясь тишиной,

      как насекомое