Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

      Приближение лица

      Изборожденное нежнейшими когтьми

      лицо приблизила. – Старуха!

      Кто именем зацеплен меж людьми,

      имеет преимущество для слуха

      и зрения. Учебники имен

      звучат наполненно и глухо,

      как будто говорящий помещен

      в пивную бочку и оттуда

      вещает окончание времен,

      под обручем тучнеющее чудо.

      Мой слух наполнен будущим вином,

      мой ветхий слух насколько можно чуток,

      все имена сошлись. И в семени одном

      уже бушует лес, уже мертвеет осень.

      Но разве мы в истории живем –

      мы, лишь местоименье при вопросе, –

      живем ли вообще? Она сама,

      как поле в бороздах, засеянное озимь,

      приблизилась. Нагрянула зима

      истории. О, старчество ребенка

      на льду реки фламандского письма!

      Он безымянней дерева. Так тонко

      его сознанье с небом сплетено,

      что рвется и скрежещет кинопленка,

      цепляясь за историю кино, –

      цитируя, когтя и возвратясь к истоку,

      находит камеру, входящую в окно,

      находит позу, нужную пророку

      в его профессии предречь

      фронтальный поворот к востоку.

      Он безымян. Его живая речь

      окружена зимою. Словно бочка,

      он полон речью внутреннею: лечь

      лицом в сугроб (я только оболочка

      для жара тайного!) и слушать, как шипит,

      как тает снег, потеплевает почва.

      Но встал, отснят. Переменился вид

      с такой поспешностью, что не осталось веры.

      Что ни сказал бы – как не говорит.

      Горящий куст (на горизонте серой

      равнины речи) как бы ни пылал

      ничто не превышает меры,

      не прибавляет имени к телам!

      Ничто не имя и никто не имет.

      И я – от «мы», разбитых пополам,

      осколок мыслящий. Когда она придвинет

      лицо, исполосована когтьми,

      что мы? – я спрашиваю – что сегодня с ними?

      Все историческое – вот оно – сними!

      Живущие вне ряда и вне рода

      одной любовью, кажутся детьми

      и третьего не достигают года.

Декабрь 1975

      Подтверждение образа

      О да, по златокованым волнам

      соломенная лодка государства

      влачится с глиняными сонными гребцами.

      О да, и моря позлащенное лекарство,

      больным Петром предложенное нам,

      испили мы, как вышли озерцами,

      каналами, протоками в залив.

      И вот скребут по дну, по золоту сырому

      дырявых весел темные протезы…

      Страна-галера волоком влекома,

      бессильно весла опустив…

      Над нею облако – душа ли, антитеза?

      Страна-сороконожка, своего

      касаясь перевертыша-подобья,

      ползёт куда-то, лапами суча…

      Среди гребцов игрушечных – холопье

      лицо мое. Плывем. Движенья торжество.

      И море