Стихи. 1964–1984. Виктор Кривулин

легкими из света и тумана…

      Настолько разве призраки бесплотны

      или стихи, когда они свободны

      ото всего, что в нас погибшего живет.

Осень 1971

      Композиции

      «Вечен Бог, творящий праздник…»

      Вечен Бог, творящий праздник

      даже смертию своей.

      Умирает соучастник,

      ученик его страстей.

      Но цветами воздух полон!

      Между стеблей заплетен

      свет с веселым произволом,

      с телом гибким и глаголом

      жизнью связанных времен.

1973

      Удлиненный сонет (воспоминание о «Воскресных облаках»)

      А. К.

      Людского хвороста вязанки. Мне пора

      давным-давно с толпою примириться

      и самому в себе толкаться и толпиться,

      да и душа созрела для костра.

      Но встретится лицо – не то, что лица.

      Придвинется Лицо – что в озере утра

      всех серебристых рыб влюбленная игра,

      всех солнечных колес сверкающие спицы.

      Тогда-то и себя увидишь, но вдвоем:

      над озером струится светлый дом,

      его зеркальный брат на круге зыбком замер…

      Один во множестве и множество в одном –

      два одиночества, две силы движут нами.

      Меж небом в озере и в небе небесами

      есть как бы человеческий проем.

Весна 1972

      Музыкальные инструменты в песке и снеге

      «Истерзанное истерией…»

      Истерзанное истерией

      лицо в потоке лиц

      подобно рваному платку.

      Глоток покою бы, обрывок певчих птиц,

      и чтобы тихие струили

      ладони – ручеек горячего песку!

      Струя колючая песчинок –

      на шею и на лоб,

      на полусомкнутые веки…

      Не говори: народ на улицах – но рынок!

      но суховей и сахарный озноб.

      Одно лицо, и то прозрачно, как в аптеке

      прилавок с пузырьками.

      Одно лицо, и то

      сопровождаемое запахом лекарств –

      одно живет Лицо, но рваными кусками,

      но сыплется песком в бетонное ничто,

      в нечеловеческую прорву государства!

Июль 1972

      В больнице

      Тесемки рубахи больничной

      нездешней рукой теребя

      на горле – увидишь себя

      надломленной веткой масличной.

      И ржавой качаем рекой,

      двусмысленный емлешь покой.

      Покойнее, чем униженье

      клеймом на подушке твоей, –

      качание тысяч ветвей

      над ямой головокруженья.

      Скрип форточки. Звякнувший шприц

      о столик стеклянных сестриц.

      Безлюдней, чем в общих палатах,

      вместилищах серых белья,

      библейская роща твоя

      и крики деревьев крылатых

      о братстве лежащих рядком,

      о сестринстве с красным крестом.

      Добавь – с милосердием… В омут

      с тупым ожиданьем