День Черного Солнцеворота. Александр Буховцов

и сказала? Вот дура баба! Теперь развестись, наверное, хочешь?

      – К ребенку привык. Хотя он на нее похож, моего ничего нет, но привык.

      – Эх, жизнь… только держись. Нет, что ни говори, а в мое время было иначе. И танцы эти ваши современные, одно дергание. Ни красоты, ни грации. А песни? Бормочут себе что-то под нос, ничего не понятно. Одно слово – современное искусство.

      – Смени тему, Фридрих. Ты же не старый еще, а как столетний дед рассуждаешь.

      – Ты мне все-таки ответь на вопрос, зачем баб перебираешь? Что найти пытаешься?

      – Идеал. Но тебе не понять.

      – Чего? Идеальная баба? Да такого отродясь не бывало. Вспомни про первых людей, что Ева учудила. Яблоко откусила еще и мужу подсунула, на, мол, попробуй. Нет, все они одинаковые. Остановись на одной и живи с ней. От добра, так сказать, не родятся апельсинки. У меня их знаешь сколько было?

      – Сколько?

      – Ты не умничай, на дорогу лучше посматривай, брусчатка кончилась. Сейчас колдобина на колдобине пойдет. Спицы повылетают.

      – Ты воздух в свое ружье закачал?

      – Конечно! – Фридрих любовно погладил пневматическое ружье большого калибра, лежавшее у него на коленях.

      – А в мое? Или опять только в свое?

      – Оружие – это интимная вещь. Свое чисть и закачивай воздухом сам. Ты же не просишь меня обслуживать свою жену, сам, небось, трубу ей чистишь.

      – Скажешь тоже. Ружье – это просто железяка.

      – Э, нет, у него душа есть. Каждое оружие от другого отличается. Вот возьми мое и твое ружья. Они только по внешнему виду похожи, а по сути, по своей стальной душе – разные.

      – Я за повозкой слежу, если надо чиню, баранку кручу, а ты не хочешь мне помочь в такой мелочи – заправить баллон воздухом.

      – У тебя должность такая. Ты водителем устроился? Устроился. Хотел играть с большой игрушкой, а теперь плачешь. И потом… две тысячи раз качнуть ручным насосом, это не шутка. Хотя бы эти сволочи ученые придумали какую-нибудь хреновину, чтобы воздух в баллоны закачивать с помощью механики, а мы все по-старинке. Бред какой-то.

      – Я слышал, в войска многозарядные ружья поступили. Десятизарядные, если не врут.

      – До нас все доходит по остаточному принципу. На гражданку старье спихивают.

      – Ты запасные баллоны взял для моего ружья? – спросил Ганс.

      – Баллоны… – Фридрих скорчил рожу. – Почему во множественном числе? Тебе один запасной и мне один.

      – А если нападение? Эти бородатые вконец берега потеряли. Зачем их пускают в таких количествах. Беженцы, говорят, помочь нужно. Ты видел этих беженцев? Смотреть страшно.

      – Ты молодой, а я помню те времена, когда их на нашей земле не было.

      – Скоро холмы пойдут, гляди в оба, – сказал Ганс, зыркая по сторонам.

      – Ну ты, килька не оперившаяся, – беззлобно проворчал Фридрих, – не учи отца маму любить.

      Справа на холмах раскинулся палаточный лагерь беженцев из Южных земель. Его было видно за несколько миль по высоким кострам.

      – Повозка в порядке? – спросил Фридрих. – Не хватало застрять посреди дороги рядом с этим гадюшником.