Сахалин. Каторга. Влас Дорошевич

«к маяку» – кладбище расположено на горе, около Корсаковского маяка.

      – Нет уж, ваше высокое благородие, видать, мне к маяку пора! – говорил один тяжкий больной утешавшему его доктору.

      Что это за странная процессия взбирается по косогору?

      Десяток каторжных, уцепившись за оглобли, подталкивая сзади, тащат телегу на которой лежат большой, неуклюжий, некрашеный белый гроб и лопата. Сзади со скучающим видом идет посланный смотреть за каторжниками надзиратель, с револьвером на шнурке.

      Вот и вся похоронная процессия.

      – Ну! Ну! Наддай! – покрикивают каторжные.

      Вот и все похоронное пение.

      Что-то щемящее, что-то хватающее за душу есть в этой картине сахалинских похорон… Эта телега, этот надзиратель, эти серые куртки… Единственное лицо, которое могло бы проводить покончившего свои дни несчастного в место последнего успокоения, – тоже лежит в могиле.

      Хоронят поселенца.

      Из ревности он зарезал сожительницу, убежал из дома и отравился борцом. Его труп через несколько дней нашли в тайге.

      Борец – ядовитое растение, растущее в Корсаковском округе, на юге Сахалина. Корень борца там имеется «на всякий случай» у каждого каторжного, у каждого поселенца. Мне показывали этот корень многие.

      – Да на кой вам шут держать эту дрянь?

      – Такое уж заведение… На всякий случай… Может, и понадобится! – отвечали поселенцы с улыбкой, какой не дай Бог чтобы улыбался человек.

      Сойдем, проводим.

      Телега медленно вползла на гору. Ее подвезли к первой выкопанной могиле. На веревках опустили гроб. Достали с телеги лопаты, поплевали на руки – и застучала земля по гробовой крышке. Застучала сильно: здесь почва глинисто-каменистая. Не земля, а словно какой-то щебень, битый кирпич навален около вырытых могил.

      Глуше и глуше шумит земля… Маленький холмик вырос над могилой. В него воткнули наскоро сколоченный из двух планок некрашеный крест без надписи.

      Кто перекрестился, а кто и нет – и взялись за телегу.

      – Теперича ходчее пойдем!

      Пошли бегом и скрылись за спуском.

      – Тише, черти! – доносится отчаянный голос запыхавшегося надзирателя. – Легче! Легче!.. – слышится под горой.

      Мы – среди безыменных могил.

      – Что это? Неужели в лазарете так много покойников? – с изумлением смотрю я на массу вырытых ям.

      – Никак нет! – снимая шапку, отвечает кучер-каторжный.

      – Да надень ты шапку, Бога ради! На кладбище все равны.

      – Никак нет, ваше высокоблагородие. Это про запас ямы приготовлены. Делать-то было нечего, пароходы не приходили – вот и посылали ямы копать. А то горячка пойдет, люди на работы нужны будут – не до ямы!

      Что за унылая картина!

      Маленькие холмики, на которых торчат только какие-то палки вместо крестов. Почти ни на одной могиле цельного креста. А на большинстве и совсем ничего нет.

      – Кто это?

      – Поселенцы на подтопку таскают. Кому же больше? В тайгу-то идти лень. Вот отсюда и тащат.

      Вот могила – хоронила все-таки,