Мир Гаора. 5 книга. Ургайя. Татьяна Николаевна Зубачева

он не ургор, а полукровка, и Мать-Вода его отвергла, не пустила в Ирий-сад. Ну… ну, так тому и быть. Всё, он больше не может. Вот оно – место твоё, галечник на стрелке у начала Стиркса. Нет тебе дороги больше никуда, нечего и барахтаться.

      Он снова лёг и закрыл глаза, прижавшись щекой к острым, сразу и ледяным, и горячим камням. Всё, больше он никуда не пойдёт и не поплывёт. Что мог он сделал, а теперь пусть будет, как будет…

      – Рано ж ты сдался, парень, – укоризненно покачала головой Мокошиха.

      – Не по силам дорога оказалась, – так же со вздохом согласилась Нянька. – Неужто зазря всё?

      – Подождём, – спокойно сказала Мокошиха. – Пусть полежит, пока сам не захочет выплыть.

      То ли сон, то ли беспамятство… временами он ненадолго приходил в себя, ощущал камни под собой, жар справа и влажный холод слева, и снова проваливался в бесцветную пустоту, где уже не было ни страха, ни боли, ни надежды. Он ничего не хотел и ничего не ждал.

      Неощутимо и безостановочно шло время. Ровно вытянувшись, горел в плошке огонёк, тихо кипела в деревянной чашке рядом вода, застыли на стене чёрные тени сидящих женщин.

      Он очнулся оттого, что кто-то или что-то осторожно и ласково трогало его голову, гладя волосы. Вода? Он сползает в воду? Ну и пусть. Унесёт – так унесёт, утопит – так утопит. Его опять погладили по голове, по-прежнему ласково, но уже слегка ероша волосы, будто будили.

      – Не спи на земле, простудишься.

      Одновременно ласковый и строгий, мучительно знакомый голос.

      – Мама?! – вырвалось у него.

      – Мама, – неожиданно громко и ясно прозвучало в повалуше.

      Мокошиха и Нянька, быстро переглянувшись, подались к нему, готовясь перехватить и удержать, когда начнутся судороги, но он лежал неподвижно,

      – Мама, ты?

      – А кто же ещё? – негромко засмеялись над ним.

      Он открыл глаза, рывком оттолкнулся от земли, жёсткого галечника, и сел. Перед ним стояла женщина, с головой закутанная в серо-голубой туманный платок, сквозь который смутно просвечивало её лицо.

      – Мама, ты здесь? Откуда? Зачем?

      – Глупышок ты мой, – засмеялась она. Из-под туманного платка выпросталась рука, загорелая, в мозолях и шрамах, с коротко остриженными ногтями, потянулась к его голове и пригладила ему волосы. – Где же мне ещё быть? Где ты, там и я.

      – Как это? – снова не понял он. И тут же догадался. – Ты из Ирий-сада пришла, да? Как Жук с Кервином из Эрлирзия?

      – Всё-то тебе знать надо, – покачала она головой, – вот прищемят тебе нос, чтоб не совал, куда не следует. Вставай, сынок, не время разлёживаться. А грязный-то какой, это ж надо так вывозиться. Давай, умою тебя.

      Она взяла его за руку и несильно потянула к себе. Он готовно встал, оказавшись с ней одного роста, даже выше.

      – Мама…

      – Эким ты ладным вырос, – улыбнулась она.

      Он смущённо покраснел, сообразив, что стоит перед ней совсем голым, ведь не мальчик уже, прикрылся ладонями.

      – Ничего, сынок, не стыдись, я – мать, мне всё можно.