Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

на коленях все мужчины нашего села, и среди них наш русский. Все молчат. Молчит тетя. И лишь русский, воздев руки, молит тетю:

      «Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти…»

      Я прошу тетю не отпускать нашего русского. Тетя подходит к нему, берет его за руку, потом берет за руку меня, и мы втроем идем домой…

      …Целую неделю больной боролся со смертью. Все эти дни он не приходил в сознание. Днем лежал спокойно, устремив в потолок блестящие глаза, ночью начинал метаться и бредить. Каждый день Бежана приходил проведать больного. Он садился у изголовья и заводил с ним беседу, словно со старым знакомым.

      – Когда же ты встанешь, Сосоин русский, а? Видишь, ноги уже не держат Кето!.. Что? Не понимаешь по-грузински? Так я тоже по-русски не понимаю, но это ничего не значит! Хочешь, поспорим? На что? На что желаешь! Кто больше съест. Кто больше поднимет. Кто лучше споет. Что? Спеть по-русски? По-русски я не умею, дорогой! Спою тебе по-нашему, а ты поддержи басом! Не можешь? Ладно, пой вторым голосом! Тоже не можешь? Хорошо, тогда я один спою! – И Бежана пел:

      Девица-красавица

      В загляденье-платьице

      Днем покоя не дает

      И во сне является…

      – Недавно наш Лукайя Поцхишвили получил похоронную на сына… Стыдно, конечно, петь, когда у соседа такое горе… Но я чокнутый, мне можно… Почему мне поется, говоришь? Поется, и все тут! А почему поет наше радио? Дела у нас, сам знаешь, не так уж веселы… А все же поем и будем петь! Песня, брат, помогает в беде! Так-то!..

      Каждый день с утра до вечера к нам приходили соседи – проведать больного. Приходил врач – поил его какими-то лекарствами, делал уколы. И в конце недели наш больной наконец-то пришел в себя. Он открыл глаза, присел в постели и долго удивленно оглядывал меня, тетю, Хатию и Бежану.

      – Где я? – спросил он.

      Мы объяснили.

      Больной попытался встать, но силы изменили ему. Он снова лег и закрыл глаза. Лицо его нахмурилось, и на скулах заходили желваки. Мы поняли, что больной впал в тяжелые воспоминания, и молча покинули комнату.

      Я и Хатия вышли со двора и, взявшись за руки, бесцельно зашагали по проселочной дороге.

      – Знаешь, Сосойя, ему теперь ох как нужно козье молоко! Сразу встанет на ноги! – сказала Хатия.

      – Привет! А где ты его возьмешь – козье молоко?

      – Сходим к Мине. У нее есть коза.

      Соседка Мина подметала двор. Двое полуголых детишек неотступно следовали за ней и хныкали:

      – Ма-а-ам, дай варе-е-енья!

      – Чтоб вам повылазило, обормоты!.. Ишь чего захотели!.. А палкой по одному месту не хотите?

      – Не-е-е, варенья хотим!

      Мы зашли во двор. Я присел у калитки, а Хатия направилась к Мине. Женщина, продолжая подметать двор, не заметила Хатию, а дети тотчас же окружили ее.

      – Мам, мам, Хатия пришла!

      Мина бросила веник, выпрямилась и заулыбалась.

      – Здравствуй, моя девочка!

      – Здравствуй, Мина!

      – Как поживаешь, Хатия?

      – Спасибо, Мина… У меня есть дело к тебе.

      – Говори, детка!

      – Нам с Сосойей нужно молоко!

      – Молоко?

      – Да. Козье молоко. Для больного.

      – Хатия,