.

же проклятую сдыхать в моем дворе! – причитала Машико. – Попробуй теперь убеди этого одноглазого, что я тут ни при чем!

      Охваченный страшным предчувствием, Илико выронил мешок и, сразу обессилев, опустился на землю. Я стремглав помчался ко двору Машико, подбежал к плетню – застыл от ужаса: у самой калитки лежала и жалобно похрюкивала похудевшая до неузнаваемости Серапиона. Тут же валялось двенадцать крохотных поросячьих трупов!

      – Что случилось, Машико? – с трудом выговорил я.

      – Несчастье, несчастье, Зурикела. Вот тут через дыру в заборе пролезла – и пожалуйста… Сколько раз я предупреждала его: приглядывай, старый черт, за свиньей, не позволяй ей лазить куда вздумается! Не послушался, окаянный!.. Теперь пусть локти кусает!

      Собрались соседи – пострадавшие, сочувствующие и просто любопытные. Последним во двор пришел Илико. Побледневший, осунувшийся, он долго смотрел на Серапиону, потом снял шапку, в сердцах швырнул ее на землю и сказал:

      – Где твоя справедливость, Господи?! Совести у тебя нет! Что мне теперь делать?

      – Крепись, Илико! – раздались ободряющие голоса. – Ничего ведь страшного не случилось: свинья жива, и все будет в порядке! При ее-то темпераменте!..

      – А как быть с кредиторами? – сокрушался Илико.

      – Обойдется как-нибудь…

      – Соседи, люди добрые, согласны ждать до следующего опороса? – обратился Илико к кредиторам.

      Наступило неловкое молчание.

      – Ну как, подождем? – спросил кто-то.

      – А что ты с ним поделаешь? Не отбирать же у него теперь кукурузу! Да и черта с два он ее отдаст!

      Кругом захохотали. Даже Илико улыбнулся. Инцидент близился к благополучному концу. Но тут неожиданно в толпу ворвался разъяренный Серапион Сепертеладзе.

      – Эй ты, черт одноглазый, – набросился он на Илико, – последний раз предупреждаю: или перемени имя своей проклятой свинье, или я за себя не ручаюсь! При свидетелях заявляю!

      – Ты что, пьян или белены объелся! Чего орешь?! – огрызнулся Илико.

      – Он еще спрашивает! Половина села собралась у моего дома, – слышали, говорят, Серапион разрешился поросятами! Бабы к жене лезут с соболезнованиями!.. А он еще спрашивает!.. Убью обоих – и тебя, и твою паршивую свинью!..

      Толпа покатывалась со смеху, и вместе со всеми хохотал Илико. Вырывавшегося из рук Серапиона насилу отвели домой.

      – А поросята-то оказались самками… Все двенадцать… – проговорил Илико и искоса поглядел на Кучулию Цинцадзе.

      Соседи понемногу разошлись. Остались только я, Илларион, Илико и Серапиона.

      – Погубила она меня, – сказал Илико.

      – Пойдем-ка домой, – сказал Илларион.

      – Пойдем, Илико! – сказал я.

      В ту ночь мы справили поминки по безвременно погибшим поросятам…

      Аттестат зрелости

      Шло время. Дни, не похожие друг на друга, как испеченные в золе бабушкины лепешки, сменялись днями. И каждый новый день приносил новую радость. Отцы, мужья, сыновья, братья возвращались