Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

в один прекрасный день ты все равно с цепи сорвешься! – сказал Илико и махнул рукой.

      – Ну и как, легко они даются тебе?

      – Ничего… За день сочиняю восемь-девять таких стихов! Бумаги нет, а то больше написал бы!

      – Мало! – сказал Илико.

      – Бабушка знает про твое стихоплетство? – спросил Илларион. Неожиданный вопрос застал меня врасплох.

      – Нет.

      – Ну так и не говори ей. Хватит старушке и другого горя… У тебя есть еще стихи?

      – Есть. О любви…

      – А ну, прочти!

      Я нерешительно взглянул на Илико.

      – Валяй, валяй, теперь уже все равно! – сказал он.

      Я достал из кармана второй лист бумаги и начал потише:

      Ночь. Луна плывет но небу,

      Снег и ветер, час ненастья.

      Я люблю гулять средь ночи,

      Слезы лью я, слезы счастья.

      Не могу сомкнуть я очи,

      Ошалел совсем я, братья!

      Молчание длилось добрых пять минут. Илико и Илларион смущенно переглянулись.

      – Что ты скажешь? – спросил наконец Илларион.

      – Последняя строчка хорошо написана, с чувством…

      – Но он говорил, что стихи – про любовь. Почему же о любви нет ни слова?

      – Стесняется парень!

      – Это же стихи, Илларион! В стихах всего не скажешь! – попытался разъяснить я.

      – Во-первых, это такие же стихи, как я шах персидский! А во-вторых, если стихи про любовь, нужно хоть упомянуть про эту любовь.

      – А ну тебя! Человеку не спится, он бродит по ночам и с ума сходит: что это, по-твоему, если не любовь?! – разозлился я.

      – Ну, знаешь, дорогой мой. Илико всю свою жизнь был сумасшедшим, и бродит он больше ночью, чем днем, так он тоже влюблен? Как ты думаешь? – сказал Илларион.

      – Эй ты, старик, языку волю не давай! – вскочил Илико. – Мальчишка нацарапал какую-то чушь, при чем тут я! Спрячь сейчас же свою мазню, негодяй! – набросился он на меня.

      – Погодите, сперва разберем стихи! – остановил его Илларион. – Вот у тебя сказано: луна по небу плывет, и тут же – снег, буран. Как же это? А?

      Неожиданный вопрос застал меня врасплох.

      – И еще. Вот ты говоришь: бессонница у тебя, ветер, снег, ненастье, мир рушится. Чему же ты радуешься? От какого такого счастья у тебя слезы льются, болван?!

      – Да что вы в стихах понимаете, из ума вы оба выжили! – обиделся я.

      Илико разлил вино. Илларион поднял стакан, привлек меня к себе и сказал ласково:

      – Другая у тебя, дорогой мой, беда… Знаю я, отчего люди становятся поэтами… Когда я был мальчишкой вроде тебя, я тоже сочинял стихи. Помнишь, Илико?

      Без нее я жить не буду!

      Застрелюсь я! Где патроны,

      Огонь любви меня сжигает,

      Свет не мил мне без Матрены!

      Илико утвердительно кивнул головой и захихикал.

      – Тогда я и тебя принял за сумасшедшего, но потом все прошло… Так и с ним будет!

      – Вот так-то, сынок… А стихи ты пиши! За это людей не наказывают… Твоей девчонке, если она такая же дура, вроде тебя, может, и понравится. А не понравится – не горюй. Эта маленькая пташка – любовь – только что снесла яичко