Записки несостоявшегося гения. Виталий Авраамович Бронштейн

удовольствием рассматривая свой документ, увидел, что мои

      труды были оценены баллом «хорошо». Не стану описывать свое состояние в тот миг, скажу лишь, что, встретив через пару недель на улице, впервые после службы в армии, свою любимую учительницу Галину Никитичну (она учила меня когда-то украинскому

      языку, а после была директором 10-й школы и председателем областного профсоюза

      учителей), и рассказывая ей о своих планах получить педагогическое образование, не

      удержался и похвастал, что сдал вступительные экзамены на «отлично» и только по

      истории, которую принимал какой-то старый алкаш с красным носом, получил

      заниженную «четверку».

      – Как его фамилия? – поинтересовалась она, и когда я сказал ей, что, кажется, Жеребко… – грустно промолвила: – Так я и знала – это мой муж…

      Мне стало ужасно неловко, я принялся, было, извиняться, но что тут поделаешь: настроение и у нее, и у меня было испорчено.

      50

      Экзаменатор Жеребко, щелкнувший «четверкой» самоуверенного еврея по носу, на

      нашем курсе не преподавал, так что его дальнейшая судьба осталась мне неизвестной.

      Другое дело преподаватель-кавказец, который принимал экзамен по соседству с нами.

      Армянин Авдальян, имени-отчества его, к сожалению, не помню, оказался приятным

      душевным человеком. Он читал нам на первом курсе географию, вечно сокрушаясь, что

      никак не защитит кандидатскую диссертацию. На оценки он был не скуп, его любили.

      Почему я так подробно рассказываю об этом? Потому что эта история имела свое

      логическое завершение.

      Лет через 25 после описываемых событий прогуливался я как-то по улице

      Суворовской со своим приятелем Васей Нагиным, работавшим тогда – с моей подачи -

      директором Загоряновской средней школы моего любимого Белозерского района. И вдруг

      нам встретился случайно человек, лицо которого показалось мне знакомым.

      Пожилой лысеющий мужчина, на голове которого были рассыпаны редкие пряди

      вьющихся темных волос, спросил меня:

      – Что, не узнаешь, Виталий? Своих педагогов надо помнить…

      Мы обнялись с Авдальяном и дальше долго гуляли по Суворовской вместе. Он

      рассказал, что давно на пенсии, а после завел старую песню о том, как ему не повезло в

      жизни: так и не смог защитить кандидатскую. Меня удивило, что это его до сих пор

      волнует, на что он, оправдываясь, стал говорить, что я должен бы его лучше понимать, потому что и мне, наверное, не раз приходилось сталкиваться с подобными

      несправедливостями.

      – Что вы имеете в виду? – удивился я

      – А то, что и тебе, и мне, не давали жить из-за наших национальностей! – горячо

      выдохнул он, распространяя вокруг легкий запах спиртного.

      – Разве вы еврей? – еще больше удивился я.

      – Никакой не еврей, – обиделся на мою непонятливость он, – ты же прекрасно

      знаешь, что я армянин.

      – Но