Черный амулет. Историко-романтическое повествование. Яков Петрович Мулкиджанян

кургана Мидасп, как огромным копьем пронзил Йима тело одного, затем другого дайва. И еще, еще! Брызнул свет, упал на зазеленевшую землю. И блестящий красно-желтый лик повелителя неба властно глянул сквозь клочья туч, пробуждая все живое. И сразу что-то засновало в траве, длинные волны пошли по ней, затрепыхались в вышине темные комочки птиц. Ветер разогнал облака.

      В восторге тянет руки к солнцу Мидасп. Благослови перед новым днем, Светлый Йима, величайший из богов!

      Потом, спрыгнув с коня, достал лепешку. Половину проглотил, другую положил на камень, торчавший у ног – это благодарность фраваши, что хранили мальчика в ночи. Пригляделся и различил выступавшую на шершавой поверхности камня часть рисунка. Вот острие, будто бы меча, а вот… два пальца? Или еще что? Да это же разбитое изваяние! Поверженный идол прежних хозяев степи, насыпавших этот курган. Прочно ушли в землю отбитые куски… Мидасп поежился. Не витают ли здесь обиженные духи?

      Что-то мелькнуло далеко впереди. Так и есть! То арсии огромным скопищем выплыли из заросшей травой низины, и весело сверкнул на солнце бронзовый шлем Патака. Теперь уж не отстать!

      Не думая, что может быть замечен, если оглянется кто, помчался Мидасп за соплеменниками. А те, проскакав немного, вдруг остановились. И вбок от орды направили коней несколько всадников. Упредив их путь, острый глаз Мидаспа различил в серо-зеленой дали какие-то светлые бугорки. Становище?

      Ничего необычного, видно, не нашли разведчики, возвратились, и орда вновь двинулась дальше. И Мидасп пустил Тур-тура рысью. Прямо в спины арсиям глядит морда коня, резвые и сильные ноги делают легким бег, благо, трава пока еще коротка здесь и арсиев нетрудно догнать. Но тянет что-то к непонятному месту…

      Две ободранные кибитки, крепко обиженные ветром, встретили Мидаспа негромким хлопаньем пологов. Побуревший внизу войлок стенок покрылся пятнами дыр. Рядом увидел Мидасп обломки колеса от повозки, обглоданный остов бараньей головы. У одной кибитки занесенный пылью виднелся очаг. Среди камней его темнел разбитый кувшин. Кто-то жил здесь когда-то. Слышал Мидасп – издавна наказывают изгнанием из рода клятвопреступников. Не нарушивший ли клятву ардом жил здесь? Обманувший богов и сородичей, был этот человек наказан самой страшной для степняка бедой – одиночеством. И что сделала с ним судьба?

      Прочь, прочь отсюда! Нечего гадать. Арсии опять далеко. Пятками по бокам коню, и уже позади неприятные мысли. Оглянулся бы и увидел, как из раскидистого куста вылез человек, посмотрел вслед всаднику, заковылял к жилищу. Вынес большую охапку хвороста, запалил его, набросал сверху травы, а потом принялся размахивать высохшей бычьей шкурой. Повалил дым, потянулся в светлый небосвод.

      Но не оглянулся Мидасп. Догонял арсиев. И конь старался. Кажется, совсем немного скачки, а уже различим хвост последнего коня отряда Патака. Арсии недолго поднимались на возникший уклон, исчезли за гребнем его. Повторив их путь, Мидасп над