Доживем до понедельника. Ключ без права передачи. Наталья Долинина

сурдинку… Главное – не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной – какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая «эстетика бедности» – очень даже на почетном месте… Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?

      – Да знают они, рано не ждут.

      – Мы не в пятом классе…

      Юля не ответила на вопрос о родителях.

      – Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, – заметил Майданов о магнитофоне. – Истратишь за один день…

      – Куплю еще.

      – Спасибо, что забыли о нем, – сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона. – А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь…

      Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки:

      – А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей – чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь…

      И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:

      Сударь, когда вам бездомно и грустно,

      Здесь распрягите коней:

      Вас приютит и согреет Искусство

      В этой таверне своей…

      Девушка, двигайся ближе к камину,

      Смело бери ананас!

      Пейте, месье, старой выдержки вина –

      Платит Искусство за вас!

      Классика! Двери ее переплетов

      Чуть заржавели, увы…

      Впрочем, сеньор, выше всех звездолетов

      С нею окажетесь вы!

      И поразит вас бессилье злодея –

      Бедненький, весь он в крови!

      Серой опасно запахнет идея,

      Если в ней нету любви…

      Последние строчки каждой строфы повторялись дважды.

* * *

      Когда вышли на привокзальную площадь, Майданов молча передал спящего Антошку Смородину. И потянул за рукав Юлю:

      – Пойду я… ладно?

      – Не хочешь меня проводить? Интересно… За весь день осчастливил тремя словами… а теперь «пойду». Иди!

      – Адамяну же с тобой по дороге, он так и так увяжется.

      – Не ври, ему гораздо ближе.

      – И потом, вы же еще туда завернете, на Гагаринскую?

      – Обязательно. А тебе некогда?

      – Время-то есть… Незачем мне туда, Юль! Не понимаю я, когда из учебы и личной жизни делают винегрет…

      – Ах вот в чем дело!

      Майданов послушал, как она смеется (определил, что «на публику» был этот смех) и крупно шагнул вперед, чтобы опередить Марину:

      – Марина Максимовна, мне налево, до свиданья…

      Она скользнула взглядом по Юлиному лицу, удивленно ответила:

      – До свиданья…

* * *

      Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:

      – Телефон у меня разрывается…

      Она могла бы и не бежать – потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.

      – Да? – сказала она в трубку, задохнувшись. – Да, я… За городом. А кто это? A-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут… сейчас вспомню… Клавдия Петровна,